Чувство льда
Шрифт:
– Ты где, Антон?
– У себя. Зайти?
– Не ко мне. Зайди в дежурку, разберись, что там с Катериной.
– С какой Катериной? – не понял Тодоров.
– Ну с нашей, с какой еще. С подружкой Андрея. Только аккуратно. Шеф не хотел бы с ней встречаться, так что поимей это в виду. Убери ее из издательства, нечего ей здесь толкаться. Если нужно, дай ей разгонную машину, пусть домой едет или куда там ей нужно. Но здесь пусть не высиживает.
– Ясно. Сделаю. Нана…
– Да?
– Что насчет вечера? Я могу приехать?
– Ну конечно, – она улыбнулась. – Конечно. Обязательно.
– Что-нибудь купить?
– Ничего не нужно, у меня все есть.
Ей была приятна постоянная забота Антона, его каждодневные попытки хоть что-нибудь сделать для нее, ну пусть даже ерунду какую-нибудь, пусть только хлеба купить или бутылку воды, но обязательно что-то сделать. Ну почему она такая бессмысленная дура, почему не умеет любить его так, как любит Сашу Филановского?
Никита уехал на сборы, и теперь Антон может оставаться у нее ночевать хоть каждый день. С ним удобно, спокойно, уютно, и поговорить есть о чем, и в постели совсем не плохо. Почему же она никак не научится его любить?
Нана перевела взгляд на стоящую среди кучи бумаг фотографию сына в серебряной рамке. Несколько раз в год Никита уезжает на сборы, а она все никак не привыкнет к тому, что его подолгу не бывает дома, и скучает так отчаянно, и тоскует по нему – прямо сердце разрывается. Только теперь, оставаясь одна, она стала понимать своих родителей, которые требовали, чтобы уехавшая на сборы Нана постоянно звонила им, и сердились, и обижались, и строго выговаривали ей, когда она этого не делала. А она, конечно, не делала, потому что тренировалась, готовилась к соревнованиям и по маме с папой на сборах не скучала, а если не скучаешь – чего звонить? Чтобы не беспокоились? Да что с ней может случиться, когда рядом вся команда: и ребята, и тренеры, и хореографы, и врачи, и массажисты – в общем, взрослых ответственных людей больше, чем самих спортсменов. С базы все равно не уйдешь, днем – времени нет, вечером – нарушение режима, а на самой базе абсолютно безопасно. Нет, в детстве и юности Нана Ким решительно не понимала, почему родители так хотят, чтобы она звонила почаще, хотя бы через день. А теперь вот поняла.
– Нет, ну что это такое? Что это такое, я тебя спрашиваю? Как ты могла так распуститься? Ты вообще мужем дорожишь или как?
Ксения слушала подругу вполуха, потому что разговоры эти Вика вела уже давно, и возмущение ее было привычным. Ничего нового Ксения услышать не готовилась. Ну да, Викуся права, во всем права, но как же жить, если нет ни денег, ни сил, ни интереса к жизни? Интерес у Ксении только один – здоровье ее ребенка, а все остальное неважно. Нет, неправда, муж – это тоже важно, очень, но он же все понимает, он не хуже ее самой знает, что денег нет и они просто выживают на то, что остается от первоочередных трат на жизнеобеспечение дочки. Он очень любит маленькую Татку, просто обожает ее, и не такой он человек, чтобы разлюбить и бросить жену из-за того, что она ходит в старой одежде, не стрижется у хорошего парикмахера и вообще плохо выглядит.
Поправить здоровье Татки невозможно, диабет не лечится, девочка – инвалид детства, и лекарства ей полагаются бесплатные, но ведь она еще такая маленькая, и нужно постоянно за ней приглядывать, и следить за тем, что она ест и пьет, соблюдать жесткую диету, и уколы делать после каждого приема пищи, и еще один – утром, и смотреть, чтобы не бегала слишком быстро и слишком много. Мать постоянно должна быть рядом, и, значит, ни о какой работе для Ксении и речи быть не может. Вот и живут они втроем на зарплату мужа да на Таткину пенсию, которая не больно-то велика, вся уходит на оплату квартиры и коммунальных услуг. Ну чего Вика от нее добивается? Чтобы при такой-то жизни Ксения выглядела как королева красоты? Смешно!
– Мужчина обязательно должен иметь возможность гордиться своей женой, своими детьми и своим домом, – авторитетно вещала подруга, неодобрительно оглядывая клеенку со стертым рисунком на столе. – Иначе он рано или поздно тебя бросит. Голову даю на отсечение, что он домой уже лет сто никого из друзей не приводил, потому что таким домом гордиться невозможно. Он стыдится нищеты своего дома, ты хоть понимаешь это?
– Понимаю, – покорно кивнула Ксения. – А сделать-то я что могу? Ты же знаешь, я несколько раз пробовала найти надомную работу, чтобы Татку одну ни на минуту не оставлять. Нанималась в какие-то сомнительные фирмы, которым нужны распространители «на телефоне», так ничего же не заработала, они денег не платят. Вернее, платят процент с покупки, которую ты по телефону организуешь, только теперь дураков нет, прошли те времена, когда люди на это велись. Никто ничего не покупает за глаза, в крайнем случае Интернетом пользуются. Я могла бы машинисткой подрабатывать, тексты на компьютере набирать, но и это сегодня мало кому нужно, компьютеры и так почти у всех есть. А у меня, между прочим, его нет. И денег на покупку тоже нет. Сегодня зарабатывают ногами, бегать надо, понимаешь? Бегать, крутиться, вертеться, заводить связи, знакомства, иначе ничего не выходит. И образование у меня для надомной работы неподходящее. Автодорожный институт, – она вымученно улыбнулась. – Кому я нужна с моей специальностью и невозможностью ходить на работу?
– Н-да, – протянула Вика, открывая шкаф и заглядывая внутрь. – С таким настроением впору вешаться. Ты меня вообще слушаешь, подруга, или я так, воздух сотрясаю? Я тебе что сказала?
– Что мужчина должен иметь возможность гордиться своей женой, своими детьми и своим домом, – с готовностью отличницы отрапортовала Ксения.
– Ну и что ты из всего этого услышала? Только про дом. А насчет себя и Татки – мимо ушей пропустила. Слушай, ты только не обижайся, но почему вы назвали ребенка Тамарой? Это же ужас что такое! Кто сегодня девочек Тамарами называет? Кто придумал? Твой благоверный небось?
– Да. Хорошее имя. Мне нравится. Грузинская царица Тамара – разве плохо звучало?
– Так он в честь грузинской царицы дочку назвал? – изумилась Вика. – Он у тебя, оказывается, поклонник истории?
Ксения молча подошла к буфету, которому было лет больше, чем ее матери, и который давно просился на пенсию, выдвинула один из ящиков, покопалась в нем и протянула подруге конверт. Самый обыкновенный почтовый конверт, какие продавались в каждом киоске лет двадцать назад и какие давно уже не выпускали.
– Что это? – с недоумением спросила Вика.
– А ты посмотри.
Вика вытащила из конверта несколько фотографий, нет, не любительских, а вполне профессиональных и отпечатанных в типографии. Такие фотографии с изображениями знаменитых артистов в давние советские времена тоже продавались в любом киоске «Союзпечати».
– Ну и кто это? – продолжала она допрос.
– Не узнаешь?
– Да вроде что-то знакомое… Погоди, погоди, это актриса какая-то, только я фамилию не вспомню…
– Филановская, – негромко подсказала Ксения. – Тамара Филановская.
– Ну точно! – обрадованно воскликнула Вика. – Точно! Филановская. Только я давно ее ни в одном фильме не видела. Она, наверное, уже совсем старая. Или даже умерла. Слушай, – она округлила глаза и понизила голос, – так ты хочешь сказать, что Татку назвали в честь Тамары Филановской? Это с какого же перепугу? Вы что, знакомы с ней? Или, может, родственники?
– Да не знакомы мы с ней, – с досадой бросила Ксения, убирая фотографии в ящик и стараясь ни на миллиметр не нарушить порядок, в котором всегда сложены были бумаги, документы, старые письма и открытки и прочие предметы, в подобных ящиках обычно хранящиеся.