Чувство льда
Шрифт:
Андрюша инстинктивно отодвинулся, с опаской глядя на Инну Ильиничну, и та чуть не рассмеялась.
– Я не хочу, – дрожащим голосом произнес мальчик. – Не надо меня забирать и сажать под замок, пожалуйста.
– Я и не собираюсь, – с трудом сохраняя серьезность, ответила она. – Потому что это будет неправильно. Ведь ты согласен, что это неправильно?
– Да, – с облегчением выдохнул он. – Я согласен. Это неправильно. А как же мы с Сашкой? Я хочу, чтобы мы были вместе всю жизнь, я без него скучаю. Получается, неправильно этого хотеть?
– Нет, почему же, хотеть ты можешь, это не запрещается. Но заставлять Сашу быть с тобой, если он сам этого не захочет, будет неправильно. Понимаешь? У Сашеньки своя дорога, и он должен будет по ней пройти, а ты не имеешь права заставлять его идти по твоей дороге. Нельзя никого заставлять – вот главный закон, который надо помнить.
Он еще немножко подумал, протянул руку, ухватился за листик растущего рядом куста малины, потянул, словно собрался оторвать, но остановился и снова повернулся к Инне Ильиничне:
– А если я сейчас листик оторву?
– Зачем?
– Просто так.
– Тогда листик очень скоро засохнет и умрет. А если ты его не оторвешь, он будет жить до осени.
– Но осенью он же все равно умрет, – возразил мальчуган. – Осенью все листья умирают.
– Конечно, – согласилась она, – разница только в том, когда он умрет – через два месяца или прямо сейчас. И еще в том, как он умрет. Если ты его оторвешь, ему будет больно, он ведь живой и все чувствует. А в октябре он умрет постепенно и никакой боли не почувствует. Если тебе его не жалко – отрывай. Только помни, что его судьба – умереть осенью, а ты собираешься эту судьбу изменить, да еще и сделать ему больно. Выбирай.
– Не буду, – он положил руку на коленку, пощупал ладошкой свежую ссадину и непроизвольно поморщился. – А ягодку можно сорвать?
– Можно, – рассмеялась Инна Ильинична.
– А почему листик нельзя, а ягодку можно?
– Потому что ягодки природа придумала специально для того, чтобы люди их срывали и ели. У ягодки судьба такая – быть съеденной.
– А если я ее сорву, она будет моя?
Андрюша снова вернулся к тому, что волновало его на сегодняшний день больше всего. Инна Ильинична мысленно поставила это себе в укор. Ребенка интересуют вопросы собственности, а она уводит обсуждение в совершенно другую плоскость и морочит ему голову всякой заумью о судьбе и предначертании. Конечно, эти вопросы связаны друг с другом, но связь эта слишком сложна и глубока для дошкольника, да и не надо ему всего этого…
– Андрюшенька, деточка моя, – она обняла мальчика и слегка прижала к себе, – не думай об этом, иначе запутаешься. Есть простое правило: твое – это то, что появилось вместе с тобой на свет и умрет тоже вместе с тобой. Например, твоя рука. Она ведь не может жить отдельно от тебя, и ее не было, пока не было тебя, и ее не будет, когда не будет тебя. Понимаешь? Твоя голова, твой мозг и мысли, которые в нем появляются, – они тоже твои. Радость, печаль, удивление, то есть чувства, которые ты испытываешь, – они тоже твои, пока ты еще не родился – их не было, и когда тебя не будет, их не будет тоже. Это все действительно ТВОЕ, – она сделала ударение на последнем слове, – и ты можешь распоряжаться этим, как тебе угодно. У всего остального есть собственная жизнь, собственная дорога, и очень часто эта дорога идет совсем не так, как тебе хотелось бы. У тебя есть любимая игрушка?
– Не-а, – он помотал головой. – У меня есть любимая книжка. Но она же не моя, ее Люба купила на свои деньги, а нам с Сашкой разрешила ее читать.
Вот же эта Люба Филановская! Ну к чему, спрашивается, говорить малышам о деньгах? Чтобы они почувствовали себя бесправными? Дети и без того кругом зависят от взрослых, на все должны испрашивать разрешение или согласие, а тут еще оказывается, что у них нет ничего своего. Любочка, конечно, талантливый педагог, с этим никто не спорит, и за ее успехи в раннем развитии племянников ей впору быть занесенной в Книгу рекордов Гиннесса, но это уж слишком!
– Вот видишь, Люба сделала так, чтобы дорога этой книжки пересеклась с твоей дорогой. Ты получил возможность ее читать и получать от этого удовольствие. А теперь скажи-ка мне, сколько раз ты ее перечитывал?
– Раз двадцать, – Андрюша пожал плечами. – Я не считал. Много раз.
– И она выглядит такой же новенькой, как была, когда Люба принесла ее из магазина?
– Вы что, Инна Ильинична! – фыркнул мальчик. – Она уже почти порвалась совсем, из нее странички выпадают, я их клеем приклеиваю, но из-за этого они плохо переворачиваются.
– Значит, книжка изменилась?
– Ну… да, – согласился он, подумав, и вдруг радостно улыбнулся: – Я понял! Она изменилась, значит, она двигается, она живая, и у нее своя дорога. Когда-нибудь она совсем-совсем порвется, и ее уже нельзя будет читать. Наверное, Люба ее выбросит. А мне будет очень грустно, я, наверное, даже плакать буду. Но я все равно не смогу сделать так, чтобы она снова стала новенькой и вернулась ко мне. Да? Наши с книжкой дороги пересеклись, я ее почитал-почитал, а потом она пошла дальше своей дорогой. Да?
– Да, – кивнула Инна Ильинична. – Именно так все и будет. Ты все правильно понял.
– А с другими предметами тоже так? Со свитером, например? Или с ботинками?
– Точно так же. Ты не можешь полностью повлиять на их судьбу. Ты можешь только радоваться, что ваши дороги в какой-то момент пересеклись и это дало тебе возможность ими пользоваться.
– Значит, это все не мое? Это все само по себе?
– Совершенно верно. И люди сами по себе, и вещи сами по себе.
Снова повисло молчание, Андрюша о чем-то напряженно размышлял, потом поднял на Инну Ильиничну просветленное лицо и произнес слова, смысл которых доктор философских наук Целяева поняла только спустя много лет, когда, будучи в годах весьма преклонных, прочла книгу Андрея Филановского «Забытые истины»:
– Все само по себе. Нет ничего моего. Ну и не надо.
Москва, март 2006 года
Нужно было потерпеть еще полчасика, ну максимум – час, но у Ксении не хватало выдержки на это напряженное ожидание. И зачем она согласилась, ну зачем? Жила себе и жила, ничего не знала, ни о чем не подозревала. Да, ребенок болеет, да, денег не хватает уже давно, да, нищета обрыдла, но ведь она так живет не первый год, и ничего, притерпелась. Главное – Митя с ней, она его любит, а он любит ее. И зачем нужно было соглашаться на эту идиотскую затею с одеванием и появлением у Мити на работе? Зародились сомнения, которые очень быстро перешли в подозрения, и если с сомнениями еще можно было как-то справиться, то подозрения засели в голове, как ржавая спираль, которая скручивается все туже и туже и в любой момент может распрямиться и разнести мозги в клочья. А тут неугомонная подруга Вика выступила с очередной инициативой, и у Ксении не хватило мужества отказаться.