Чувство льда
Шрифт:
– Завтра праздник, Восьмое марта, – напомнила Нана с улыбкой.
– Ну, значит, послезавтра.
И снова лицо его преобразилось до неузнаваемости, глаза засияли добротой и готовностью смеяться и веселиться.
– Вера Борисовна, – он подхватил тренера под руку, – что вам тут стоять? Пойдемте, я познакомлю вас с сотрудниками редакции, по которой у нас идет литература о спорте и здоровом образе жизни. И вообще, нам с вами надо выпить, закусить, потанцевать и поговорить о жизни. Что вы вцепились в Нану? Вы, насколько мне известно, и без того регулярно общаетесь, а со мной вы четверть века не виделись, так уделите мне полчаса. Потом у нас будет торжественная часть, я скажу несколько слов, поздравлю женщин, вручу подарки нашим самым неутомимым труженицам,
– Зачем? – не поняла Вера Борисовна.
– Выдающихся авторов должны знать в издательстве все, включая охрану.
– Но я не автор и совершенно не выдающаяся, – возразила она.
– Вы пока еще не автор, – поправил ее Филановский. – Но это всего лишь вопрос времени. Я уверен, что смогу вас сподвигнуть на написание книги. Мы издадим ее большим тиражом, художники сделают интересную обложку, разработаем хорошую рекламную кампанию…
Александр сел на своего любимого конька и повлек Веру Борисовну в сторону бара с напитками и стола с закусками. Нана вздохнула и посмотрела в другой конец зала, где Антон Тодоров о чем-то разговаривал с Любовью Григорьевной. Придется прервать их беседу. Кого, кроме Тодорова, который, разумеется, в курсе проблемы с Катериной, она могла бы послать с заданием привезти Андрея? Только его, Антона. Умного, тонкого, невозмутимого, умеющего добиваться своего.
Оставив Веру Борисовну на попечение Наны, Антон подошел к Любови Григорьевне.
– Вы не уделите мне несколько минут? – негромко спросил он, наклонясь к ее уху, чтобы не напрягать голос в попытках перекричать доносящуюся из соседнего зала музыку.
Любовь Григорьевна молча кивнула и медленно пошла в сторону двери, ведущей в холл. Тодоров шел следом. Сделав несколько шагов, она обернулась. Мать, сидя в кресле, о чем-то оживленно разговаривала с заведующей редакцией мемуарной литературы. Сиделка у нее за спиной, держит высокий стакан с каким-то напитком и тарелочку с закусками. Нана стоит неподалеку, наблюдает. Кажется, все в порядке, вполне можно отойти минут на десять. Похоже, мать в хорошем настроении, и есть надежда, что ей не придет в голову начать валять дурака и изображать полоумную.
У самого выхода в холл она остановилась и вопросительно взглянула на Тодорова.
– Может быть, лучше выйдем? – предложил он. – Там потише.
Любовь Григорьевна сделала еще шаг, обернулась и поняла, что с этой позиции ей не видны ни мать, ни сиделка, которая должна была подать знак, если что-то пойдет не так. Она тут же вернулась на прежнее место.
– Извините, Антон, – сухо проговорила она, – мне необходимо видеть Тамару Леонидовну, я не могу оставить ее без присмотра.
– Как скажете. Любовь Григорьевна, я продолжаю работать над вашим поручением.
– И как успехи?
Ей хотелось, чтобы это прозвучало небрежно, словно не очень-то и важен для нее результат.
– Я нашел сына Юрцевича.
Ну слава богу! Сейчас все выяснится, она договорится с Антоном, чтобы он заставил этого подонка прекратить ее шантажировать, он все выполнит, и можно будет забыть об этой прискорбной истории.
– Ну? Что вы молчите, Антон? Он вам объяснил, что означают эти чудовищные письма? Чего он добивается? Чего он хочет от меня? Денег? Услуг?
– Любовь Григорьевна, боюсь, вам это не понравится, но молодой Юрцевич никаких писем вам не писал. Во всяком случае, у меня есть очень большие сомнения.
– Да какие же могут быть сомнения! Вы что, Антон? Конечно, это он их писал. Я совершенно уверена. Наверняка это какой-нибудь нищенствующий неудачник, безработный или больной, узнал когда-то от своего папаши, что у него есть единокровные братья, а теперь, когда отца не стало, решил поживиться. О том, что один из его братьев – состоятельный человек, узнать нетрудно, Сашино имя то и дело мелькает в прессе. Ну? Я угадала? Он нуждается в деньгах?
– Нет, Любовь Григорьевна, он ни в чем не нуждается. У него есть все, что ему нужно. Более того, в последний месяц его вообще не было в Москве, он находился за границей по делам бизнеса. Да он, собственно говоря, до сих пор там.
– Это ничего не значит, – резко бросила Любовь Григорьевна. – Он мог написать эти письма заранее и оставить кому-нибудь поручение класть их в мой почтовый ящик. Да и необязательно вовсе, что он сам писал эти письма. На компьютере кто угодно может написать что угодно.
Она пыталась убедить Тодорова, а заодно и саму себя. Пусть автором писем будет Юрцевич, если уж не старший, то младший, какая разница? В том, что произошло с его отцом, ее собственной вины нет никакой, все это было задумано и осуществлено Тамарой Леонидовной и ее приятелем из КГБ, Любовь Григорьевна даже имени его не знает, так что по поводу двух судимостей Сергея Юрцевича она готова была вступить в любые переговоры, не боясь выйти из них побежденной.
– Разумеется, он мог написать письма заранее и мог оставить кому-то поручение, – согласился Тодоров, – но зачем? Зачем, Любовь Григорьевна? Какой в этом смысл?
– Чтобы получить деньги, – твердо ответила она.
– Какие деньги? Сколько? Ну вы сами подумайте, если у человека собственный бизнес, причем весьма и весьма успешный, он не станет связываться с шантажом ради получения трех-пяти тысяч долларов. Они ему просто не нужны. При его уровне достатка я бы понимал, если бы речь шла о миллионе-другом, но он абсолютно здравый и адекватный человек и понимает, что никакого миллиона с вас получить невозможно, у вас его нет, и взять его негде. Вы не можете попросить у Александра Владимировича миллион долларов просто так, на карманные расходы, не объясняя, зачем они вам нужны. Три тысячи – можете, и даже пять можете, а миллион – нет.
– Откуда вам известно, что он здравый и адекватный? – надменно спросила Любовь Григорьевна. – Вы что, виделись с ним? Вы же сказали, что он сейчас находится за границей.
– Я говорил с ним по телефону.
– И что он вам сказал? Что впервые слышит мое имя? Что фамилия «Филановские» ему не известна? Антон, вот уж не думала, что вы так доверчивы!
– Он сказал, что прекрасно осведомлен о своем родстве с семьей народной артистки Тамары Филановской, но это не имеет для него ни малейшего значения. У него вполне успешная и состоявшаяся жизнь, и он не испытывает никакого желания общаться с единокровными братьями, хотя книгу Андрея Владимировича он прочел, все-таки автор – сын его отца, и книга показалась ему весьма любопытной. Он порадовался, что творческие способности передались от его отца к внебрачному сыну, то есть не пропали втуне, ибо сам Юрцевич-младший считает себя личностью совершенно не творческой, зато способной к бизнесу, умеет делать деньги из ничего, на пустом месте.
– Ну, это у него тоже от папаши, – презрительно фыркнула Любовь Григорьевна, – Сергей имел две судимости за финансовые махинации. Разумеется, письма – дело рук его сыночка, теперь я еще больше уверена. Вы говорите, его нет в Москве? Это все объясняет.
– Что именно?
– То, что в письмах нет никаких требований. Только угроза. И даже не сама угроза, а лишь намек на нее. Если Юрцевича нет в Москве, как он может что-то от меня требовать? А вдруг я соглашусь? Кто же придет за деньгами, если его самого нет? Он пытается меня запугать, вывести из равновесия, а к тому моменту, когда он вернется, я уже буду на грани нервного срыва и на все готова. И тогда ему останется только написать последнее письмо, уже с требованием конкретной суммы и условиями передачи, – и все, дело сделано. Вот в чем состоит его план. Ах, подонок! А кстати, Антон, почему вы так уверены, что он действительно за границей? Вы проверяли? Уверена, что нет. Вы просто разговаривали с ним по телефону, причем наверняка по мобильному, так откуда же вы можете знать, где он на самом деле находится? Вам сказали, что он уехал, и вы поверили, но не проверили. Вы слишком доверчивы, мой дорогой, так нельзя работать. Он сидит где-нибудь здесь, в Москве, и ловко делает вид, что уехал и к письмам никакого отношения не имеет. Он лжет.