Чувство льда
Шрифт:
– Я уверена, что никакой любовницы у твоего Мити нет, – убеждала ее энергичная и предприимчивая Вика, – и зря ты паришься. Но поскольку ты никак не можешь успокоиться и напридумывала себе черт-те чего, мы сделаем вот как: я попрошу своего кавалера проследить за Митей, он выяснит, куда твой муж уходит с работы, по каким таким делам, с кем встречается, и ты наконец успокоишься. Это будет несложно, твой Митя моего Толика не знает, так что риска никакого.
– А вдруг окажется, что у него есть любовница? – дрожащим голосом возразила Ксения. – Я не хочу этого знать.
– Да не окажется! Не окажется, вот увидишь. Зато ты будешь уже совсем уверена и перестанешь сушить себе мозги всякими глупостями.
Ксения согласилась, ей очень хотелось получить подтверждение того, что ничего страшного не происходит, и никакой женщины у ее мужа нет и в помине, и с работы он уезжает действительно по делам. Ну нет же, нет никаких оснований для беспокойства! Но накануне, в ресторане, куда они с Викой и ее Толиком зашли перекусить после неудачного посещения завода, подруга настойчиво уговаривала Ксению все проверить. И уговорила.
Около полудня Вика позвонила и сообщила, что Толик уже едет, через час примерно прибудет, если в пробку не попадет, и все обстоятельно доложит. Голос у нее подозрительно вибрировал, и Ксения догадалась, что Вика уже что-то знает.
– Что-то плохое? – робко спросила она.
– Да ничего плохого, успокойся ты! Но интересно ужасно! Толик меня по дороге подхватит, мы вместе приедем, он все расскажет, потом обсудим.
Минут через двадцать после звонка подруги Ксения поняла, что не может усидеть дома. Одела Татку и вместе с девочкой вышла на улицу и стала прохаживаться вдоль дома. Она не то что сидеть – стоять на месте не могла, словно какая-то таинственная сила заставляла ее двигаться: иди, иди вперед, уходи от того, что тебе сейчас скажут, не нужно тебе этого знать.
Машина Толика появилась даже раньше, чем Ксения ожидала. Или для нее время вдруг утратило привычную определенность, и ей казалось, что прошло всего минут пятнадцать, тогда как на самом деле миновало больше часа? Она боялась того, что ей предстоит услышать, а так всегда бывает: когда чего-то ждешь с нетерпением, время тащится медленно, как на несмазанной телеге, а когда чего-то боишься, то к страшному моменту подлетает, как на крыльях. Несправедливо…
Вика выскочила из машины взбудораженная, с горящими глазами. Толик, напротив, был спокоен и даже медлителен, не торопясь выключил двигатель, долго и тщательно пристраивал замок на рулевую колонку. Ксении вдруг захотелось, чтобы он вообще не справился с этой задачей никогда, и они бы стояли вот так, молча, до самого конца света, и не пришлось бы слушать про Митю ничего такого, из-за чего она потом потеряет сон.
Но он справился. Потом обстоятельно и демонстративно дружелюбно здоровался и разговаривал с Таткой, поднимал ее на руки, кружил, подбрасывал и целовал в лобик.
– Ну? – Вика дернула застывшую Ксению за рукав. – Так и будем стоять или все-таки чаем напоишь тружеников частного сыска?
– Да-да, конечно, – спохватилась Ксения. – Пойдемте.
И правда, неудобно как получилось, человек полдня потратил, а она ждет его на улице, словно в дом звать не хочет.
Когда гости разделись, она усадила их в «большой» комнате.
– Анатолий, – сказала она звенящим голосом, – я сейчас сделаю чай и накормлю вас, но, пожалуйста, скажите сразу, что вы узнали. Я больше не могу, я не выдержу…
Наверное, она сильно побледнела и еще, кажется, покачнулась, потому что Толик испуганно вскочил и подхватил ее под руку.
– Я в порядке, – Ксения сделала шаг в сторону и высвободила руку, – только я хочу знать про Митю.
– Твой Митя бросил работу на заводе, – выпалила Вика торжествующим голосом, – у него теперь другая работа и другая зарплата, вот поэтому он тебе и говорил, что скоро у вас будет много денег. Поняла? А ты, дурочка, переживала. Видишь, как все разрешилось?
– Как – бросил завод? А где он теперь?
– Ты сядь, подруга, – посоветовала Вика, – а то на ногах не устоишь. Сейчас ты такое узнаешь – закачаешься! Твой Митя теперь работает в издательстве «Новое знание». Ну, каково?
– Ну и что? – Ксения не поняла, почему она от такой новости должна упасть в обморок. Хотя, конечно, странно: что инженеру делать в издательстве?
– Как это «ну и что»? Ты что, не понимаешь?
– Нет, – призналась она, – не понимаю. Что ему вообще делать в издательстве? Он же не редактор и не корректор. Он обыкновенный инженер.
– Вот именно, что инженер. Он инженером и работает. Издательство занимает целое здание, четыре этажа, и там обязательно должен быть инженер, который следит за зданием в целом, за коммуникациями, лифтами и так далее. Ксюха, – Вика прищурившись посмотрела на подругу, – ты что, в самом деле не догоняешь? Ты поняла, где работает твой муж?
– Ну поняла, – сердито ответила Ксения, – в издательстве.
– «Новое знание», – подсказал Толик.
– Ну да. И что с того?
– А ты знаешь, что это за издательство? Знаешь, кому оно принадлежит?
– Не знаю. Да какая разница-то?
– Большая. Директор издательства – Александр Владимирович Филановский, внук той самой актрисы Тамары Филановской. Ну помнишь, ты мне фотографию показывала? Ты еще сказала, что у Мити своего нашла.
– Ой, господи, – простонала Ксения.
Ноги у нее подогнулись, и она тяжело упала на стул. Что это значит? Митя больше не работает на заводе, он нашел другую работу, более высокооплачиваемую, и скрыл это от нее. Почему? Что плохого в том, что она узнает о новой работе? И разговоры эти про деньги… Не может быть, чтобы инженеру в издательстве платили так много. Больше, чем на госбюджетном предприятии, – это да, но не настолько же больше, чтобы разом решить все проблемы, чтобы купить новую квартиру, обставить ее приличной мебелью и нанять няню для Татки. Ну ладно, пусть без няни, Ксения и сама с ребенком посидит, но все равно выходит ужасно много, столько, сколько обычные инженеры заработать не могут нигде и никогда. Владелец издательства – Филановский, и фотография его бабушки, известной актрисы, спрятана в Митиных вещах. И дочку он назвал Тамарой. Неужели в ее честь? Значит, мужа и в самом деле что-то связывает с этой семьей. Знакомство? Родство? Но почему он об этом не рассказывал? И при чем тут деньги?
«Будет что-то плохое, – отчетливо подумалось Ксении. – Что-то очень плохое. Надо поговорить с Митей, остановить его, пока не стало поздно. Но боже мой, как хочется избавиться от этого жалкого существования! От нищеты этой проклятой, от мутных стекол в окнах, от пятнистого потолка, от стен в ободранных обоях, от липкой истертой клеенки на кухонном столе, от облезлой вытянувшейся одежды, которую я уже не могу носить и в которой выгляжу, как больная обезьяна. Может, не надо ничего выяснять, не надо ни о чем спрашивать, пусть все будет, как Митя придумал, и пусть он достанет денег. А если он и в самом деле задумал что-то плохое? Такое, за что и посадить могут. Его посадят, и я останусь совсем одна с Таткой, и будем мы жить на одну ее пенсию, которой хватит только на то, чтобы заплатить за квартиру, да и то если коммунальные платежи не поднимут. Лекарства у Татки бесплатные, а чем ее кормить? Если Митю посадят, мы просто умрем с голоду. А если не посадят? Если он все-таки достанет деньги и ничего плохого не случится? Господи, господи, помоги мне, вразуми, как поступить, что делать? Разве мы с Таткой виноваты, что живем в стране, которой наплевать на людей? Я могла бы работать, и нам было бы полегче в материальном плане, но разве я виновата, что нашему государству наплевать на детей-инвалидов и оно не думает о том, что с ними должен кто-то сидеть, потому что их нельзя отдавать ни в ясли, ни в детский садик, а некоторых и в обычную школу посылать нельзя. Неужели не понятно, что если ребенок болен и мать вынуждена бросить работу и сидеть дома, то три человека как минимум должны жить на одну зарплату отца, если он вообще есть. А если его нет? Что тогда делать? Пойти и повеситься? Господи милосердный, дай мне знак, научи правильно думать, вразуми меня…»