Чувство льда
Шрифт:
Куда уж понятней. Ей стало неприятно и отчего-то даже стыдно. Она не обольщалась на свой счет, и когда Саша сказал, что может взять ее на работу в отдел рекламы, напомнила ему о своем «непрофильном» образовании и отсутствии опыта, но Филановский ее уверил, что рекламному делу люди учатся не в институтах, а на собственном опыте. Она побаивалась, но он был убедителен и настойчив, и эта настойчивость заставила ее согласиться: раз он так хочет, чтобы она работала в издательстве, значит, не все кончено между ними и надежда еще остается. А с работой она как-нибудь освоится, мозги-то есть.
– Вы сказали «клубов», – напомнила Марина, пытаясь увести разговор в менее неприятное русло. – Их несколько?
– О! – Янкевич назидательно поднял указательный палец. – Вы зрите в корень. У нас есть еще один клуб, совсем маленький, всего три человека.
– Самые избранные? – лукаво улыбнулась она. – Лучшие из лучших?
– Точно, – кивнул он. – Избранные самим шефом. Его бывшие любовницы, которых он с завидным постоянством устраивает к нам на работу, когда перестает их трахать.
Ей показалось, что дыхание остановилось, она не могла ни вдохнуть, ни выдохнуть. Вот, значит, как дело обстоит… Она-то, дура, думала, что Саша именно к ней так относится, не хочет терять, стремится удержать возле себя, а оказывается, он со всеми так поступает. И ни с кем потом отношений не возобновляет. Значит, нечего надеяться на то, что он станет хорошим отцом для их ребенка и будет помогать его растить. Денег, наверное, даст, но этим все и ограничится. Даже если денег будет много, они не заменят ни участия, ни присутствия, ни отцовской заботы, ни внимания, которые так необходимы детям. Неужели придется расстаться с мечтой о ребенке?
Нет, не может быть, чтобы все было так, как рассказывает этот полупьяный тип! Он много выпил и несет какую-то ахинею. Так не бывает.
– Вы потрясающе осведомлены, – Марине удалось взять себя в руки и продолжать говорить вполне ровно и даже весело, хотя появившуюся в душе горечь она явственно ощущала полынным привкусом на языке. – Может, покажете этих избранных? Интересно посмотреть.
– Да легко!
Он обернулся, разглядывая присутствующих, и указал на красивую стройную женщину лет тридцати пяти, весело хохочущую в обществе еще одной дамы и двух мужчин.
– Вот это наша Танечка, якобы корректор, последний член клуба. Хороша, правда?
– Да, – сдержанно кивнула Марина, – красавица. А еще кто?
– Давайте пройдемся, – предложил Янкевич, – отсюда плохо видно. Я вам всех покажу.
Они медленно прошлись по периметру одного зала, затем перешли в другой, постояли несколько минут в холле. Янкевич держал ее под руку и, склонившись к самому уху, вполголоса комментировал:
– Вот эта дама – мой заместитель, на ней держатся все продажи, она еще в советское время в «Академкниге» работала, знает все книготорговые организации и – главное – все слабые места их руководителей. Никто так не умеет договариваться с ними и продавать наши издания, как она. Вот эта очаровательная пышечка – Светочка, первый член клуба бывших любовниц, ее шеф два года назад самолично выдал замуж и был даже тамадой на свадьбе. Старуха в кресле – бабка шефа, известная в прошлом актриса…
Она покорно шла рядом, опираясь на его руку, и чувствовала, как постепенно немеют ноги. Такое странное ощущение… Пол казался где-то далеко-далеко, и каждый раз, делая шаг, Марина удивлялась, что подошвы туфель соприкасаются с чем-то твердым и она не падает, значит, она все-таки идет, двигается. Наверное, она слишком много выпила, прогуливаясь с новым знакомцем и судорожно хватая с подносов, разносимых официантами, бокалы и стаканы со всеми напитками подряд, не разбирая и тут же выпивая все залпом. Вкуса того, что она пьет, Марина тоже не ощущала, пила только для того, чтобы заставить уйти эту невыносимую, мучительную горечь. А горечь все не уходила, наоборот, становилась густой и вязкой, словно все внутренности пропитаны дегтем. Она самоуверенно полагала, что вполне справилась с завершением (как она верила – временным) романа с Филановским, и не подозревала, что ей будет так больно.
Она очень старалась быть такой, какой ее хотел видел Александр. Здравой, хладнокровной, слегка циничной и всегда веселой. Хотя на самом деле Марина Савицкая таковой и не была вовсе, но ведь она так любила Сашу! И готова была притворяться каждый день, каждую минуту, лишь бы нравиться ему, лишь бы не дать ему повод разочароваться и охладеть к ней. И в тот день, когда он мягко, но без колебаний завел разговор о том, что их сексуально-романтические отношения себя изжили и естественным образом переросли в дружбу и отныне и навсегда дружбой и останутся, она не разрыдалась, не начала кричать, умолять или возмущаться, она приняла его слова именно так, как он и ожидал: спокойно, рассудительно и вполне позитивно. Да, он, безусловно, прав, и теперь надо постараться сохранить все то хорошее, что между ними еще осталось. Она даже улыбалась и, как ни странно, вовремя находила правильные слова и интонации, хотя внутри у нее все заледенело. Ледяной ком мгновенно образовался где-то за грудиной, и от него по всему телу, до самых кончиков пальцев на ногах, медленной тягучей волной разлился мертвящий черный холод. Марине показалось в тот момент, что у нее ноги отнялись. И только спустя несколько дней, когда ей удалось взять себя в руки и осмыслить предложение Филановского поступить на работу к нему в издательство, холод постепенно начал таять: еще не все потеряно, еще можно все вернуть… Как жаль, что о своей беременности она узнала лишь спустя пару недель после того памятного разговора! Может быть, тогда ситуация сложилась бы иначе. А если сказать об этом Саше сейчас, он может воспринять такое сообщение как наивный шантаж и попытку вернуть любовника. Впрочем, подобного рода рассуждения годились еще полчаса назад, а теперь все не имеет значения, потому что из слов Янкевича недвусмысленно следовало, что ничего вернуть нельзя, и тот факт, что Марина Савицкая будет трудиться в одном здании с Александром Филановским, свидетельствует не о том, что директор издательства все еще питает к ней теплые чувства, а всего лишь о его стремлении по-дружески помочь женщине, которую отныне не собирается содержать. Занять ее работой, чтобы не сидела дома и не жевала обиду, и дать более или менее приличную зарплату, на которую вполне можно жить, если не роскошествовать излишне. Весьма по-джентльменски, но не более того…
– А вы сами-то из каких будете? – имитируя старинный стиль речи, поинтересовался Янкевич. – Из друзей родственников или из родственников друзей?
Она внезапно остановилась и выдернула руку, до того уютно лежавшую на сгибе его локтя.
– А я, – отчетливо и медленно выговорила она, – буду четвертым членом клуба бывших любовниц.
Янкевич протрезвел буквально на глазах, отпрянул от нее, лицо сделалось багровым.
– Простите, – пробормотал он. – Я идиот. Я бог знает что тут наболтал… Простите, Мариночка.
– Ничего, – усмехнулась она, – с каждым может случиться.
Эта натужная усмешка вытянула из Марины Савицкой последние силы. Она отвернулась, разрыдалась и ринулась прочь из зала. Гремела музыка, вихрем кружилось замешанное на винных парах веселье, и никто не обратил на нее ни малейшего внимания.
Станислав Янкевич растерянно смотрел вслед новой сотруднице, кляня себя самыми выразительными словами, ибо, будучи опытным редактором, обладал обширным словарным запасом. Его меньше всего беспокоило, что он подвел старого друга Филановского, но было страшно жалко эту симпатичную молодую женщину, для которой его неосторожные слова оказались таким ударом. Но он же не знал, что Марина – Сашина любовница! Ему никто не сказал, не предупредил. «А самому в голову не пришло? – буркнул внутренний голос. – Не подумал, что сначала надо о человеке что-нибудь узнать, а уж потом выбалтывать чужие секреты? Или подумал и сделал нарочно, чтобы Сашку подставить? Если уж не свести счеты по-крупному, то хотя бы мелко и гадко напакостить, да?» Мысль показалась Янкевичу неприятной, и он быстро нашел ответ: подумаешь, большой секрет, все равно она узнала бы обо всем, не сейчас – так через неделю, потому что «клуб бывших» никак не скрыть, о нем все издательство знает. Кто же мог предполагать, что она так расстроится? Обычно «бывшие» дамы Филановского подобной чувствительностью не отличались.
Надо срочно еще выпить. Янкевич двинулся в сторону идущего неподалеку официанта с подносом, уставленным полными бокалами с шампанским, и нос к носу столкнулся со Степой Горшковым из отдела кадров. Почему-то захотелось немедленно поделиться переживаниями, что Станислав и осуществил. Горшков был ему симпатичен и – это Янкевич знал точно – всегда мог найти нужные слова, чтобы успокоить собеседника и объяснить ему, что он не так уж и не прав и ничего страшного не произошло. Эдакий доморощенный психотерапевт издательского разлива.