Чувство льда
Шрифт:
– Тоша, а что с нашей тетушкой? – спросила она. – Ты выполнил ее задание?
Тодоров посмотрел на нее внимательно и немного печально.
– Хорошо, что ты спросила, – медленно произнес он. – Я сам хотел поговорить с тобой об этом. Или, может, завтра? Ты, наверное, устала, а разговор может получиться длинным.
– Нет, давай сейчас, – Нана сразу встревожилась. – Там что, проблемы какие-то? У тебя не получается?
– Не получается, – кивнул Антон.
– Не можешь найти этого типа? Он кто? Он действительно отец Саши и Андрея? Или тетушка меня обманула? – Она сыпала вопросами, не дожидаясь ответа. Так бывало
– Тебя она не обманула. – Нана тут же мысленно отметила особенное построение фразы: первым Антон поставил слово «тебя» и сделал на нем акцент. Значит, Любовь Григорьевна Нану Ким не обманула, но обманула кого-то другого. Кого же?
– А тебя?
– Меня – пытается. Видишь ли, нашей тетушке кто-то пишет письма с невнятными угрозами, и она уверена была, что это делает отец ее племянников.
– Да ты что? – Глаза у Наны широко раскрылись и в течение тех полутора десятков минут, пока Антон излагал ей эпопею своих контактов с Любовью Григорьевной, оставались такими круглыми, что трудно было даже заподозрить в ней корейскую кровь.
– Понимаешь, – закончил Тодоров, – отец нашего шефа и его брата, к судьбе которого приложила руку Тамара Леонидовна: она имела контакты с сотрудником КГБ – я проверил это по своим каналам, – и этого человека сажали не без ее участия, – он давно умер, а его законный сын этих писем не писал, но тетушка ни в какую не хочет в это поверить. Ей во что бы то ни стало нужно, чтобы автором писем оказался единокровный брат ее племянников. И я чувствую, что где-то она врет. Или врет, или недоговаривает. И не могу понять почему. Ведь ей же хочется, чтобы я нашел того, кто шлет ей письма, и решил как-то вопрос, ей действительно этого хочется, и в то же время она не дает мне возможности выполнить свое же собственное поручение. Тут есть что-то такое, чего я никак не могу уловить.
– Ничего себе, – она раскачивалась, сидя на диване и держа в руке пустую чашку, чай из которой уже давно выпила, – вот это история! Значит, Саша и Андрюша не знают о том, что с их отцом сотворила их же бабуля! Могу себе представить, что будет, если они узнают… Кошмар!
– Нана, – Тодоров ласково взял ее за руку, словно пытаясь остановить поток эмоций, – можно задать тебе один вопрос?
– Конечно.
– Прошло две недели, даже чуть больше, с тех пор, как ты передала мне конверт от Любови Григорьевны. Я работал, выполнял ее поручение, но ты за это время ни разу не спросила меня, как дела, что за поручение, как я его выполняю. Почему? Тебе не интересно? Или ты получаешь информацию из другого источника?
Она почувствовала, как запылали щеки. Он прав.
– Честно скажу, я периодически напрочь забывала об этом, – призналась она. – Когда тетушка явилась ко мне с конвертом, я уже была с температурой и жуткой головной болью, да ты помнишь, наверное, ты же сам меня в тот день домой отвозил.
– Помню, – кивнул он.
– Ну и стерлось как-то из памяти, а если всплывало, то редко-редко. Ты обиделся?
– Не в этом дело. Ты говоришь – всплывало в памяти редко-редко. Значит, все-таки всплывало. Почему же ты не спросила ни разу? Ведь мы с тобой в последние дни много бываем вместе, каждый вечер, каждое утро.
– Да нет же, – она обняла Тодорова и прижалась щекой к его шее, – я стеснялась.
– Ты – что? – переспросил он изумленно. – Стеснялась?
– Ну да. Не хотела, чтобы это выглядело так, будто я тебя контролирую, не доверяю твоему профессионализму. Я дала тебе задание и могу быть спокойна, оно будет выполнено в те сроки, в какие это возможно, и, когда все будет сделано, ты придешь и сам доложишь, а если я начну тебя дергать каждый день, ты можешь подумать, что я стою у тебя над душой, как у нерадивого работника.
Она говорила совершенно искренне. В романе с подчиненным огромное количество минусов, и один из них состоит в том, что лишний раз ни о чем не спросишь, чтобы не обидеть человека. Почему-то Нане это виделось именно в таком свете: любого подчиненного можно и нужно контролировать, а своего любовника – нельзя. Неловко как-то.
Она преодолела смущение и бросилась в атаку:
– Но ведь и ты за эти две недели ни разу сам не заговорил об этом деле. И я тоже могу спросить: почему?
– Можешь, – согласился он. – И я тебе отвечу. Но сначала еще один вопрос: ты не открывала конверт, который передала Любовь Григорьевна?
– Нет. Мне не до того было. Он был, кажется, заклеен, впрочем, я смутно помню, совсем была плохая. А что? Надо было открыть?
– Не знаю, – он пожал плечами. – Может быть. Нана, ты помнишь, как принимала меня на работу?
– Господи, – она в изумлении отстранилась от Антона и поставила наконец пустую чашку на стол, – а это-то здесь каким боком?
– И все-таки, – настойчиво проговорил он, – помнишь или нет?
– Конечно, помню.
– И ты помнишь, что я тебя предупредил: я менял имя и фамилию. Показывал тебе все документы, справки. Помнишь?
Она поняла, что для Антона очень важно, чтобы она помнила. Он хотел быть важной частью ее жизни, а не просто товарищем, с которым и ночь провести приятно. Нана постаралась мобилизоваться и быстро восстановить в памяти детали, которые давно выбросила из головы.
– Ну конечно. По рождению ты был Юрцевичем Владимиром Сергеевичем. Я пока еще в своем уме. Твой отец был дважды судимым диссидентом, и после его смерти стали периодически появляться какие-то сомнительные личности, которые рассказывали тебе, что сидели вместе с твоим отцом, и просили материально вспомоществовать. Тебе это надоело, и ты сменил имя, чтобы они не могли тебя найти. Ты проверяешь, насколько хорошо я помню все, что касается тебя? – спросила Нана сердито. – Я не задала тебе ни одного вопроса в связи с тетушкиным заданием, и теперь ты решил, что это проявление равнодушия с моей стороны?
Она слышала себя словно со стороны и безмолвно удивлялась. Ни разу за все время знакомства с Антоном она не вспомнила и не произнесла даже мысленно его настоящую фамилию, словно и не знала ее никогда, и теперь, отвечая на его вопрос, поразилась, до чего легко вспомнилась не только фамилия, но и имя, и обстоятельства, заставившие Антона их изменить. Она вспомнила даже, как выглядели те документы, которые он ей тогда показывал. Оказывается, ее память сохранила так много мелочей, касающихся Тодорова! Неужели она сама себя обманывает, и Антон на самом деле значит для нее гораздо больше, чем она привыкла полагать?