Чувство льда
Шрифт:
– Так, – вздохнул Андрей. – Кое-что начинает проясняться. То-то она так не хотела ехать сюда, уже со вчерашнего вечера начала говорить, что у нее нет настроения и лучше бы ей побыть дома. Между вами кошка какая-то пробежала, причем как раз вчера, когда она была в издательстве, с цветочками вашими возилась. И что у вас произошло? Из-за чего вы поцапались?
Возникла пауза, во время которой Горшков снова повернулся к Янкевичу и выразительно приподнял одну бровь, будто говорил: вот сейчас начнется самое интересное. Станислава стала одолевать неловкость, ну что за идиотизм – стоять и подслушивать разговор шефа с братом, очень личный разговор, не имеющий отношения к служебным делам. Он легко мог бы представить себе ситуацию, когда такого рода подслушивание не вызвало бы у него отторжения, например, если в издательстве планируется реорганизация, но никто
Ему было болезненно интересно, как же поведет себя Андрей, который «знает, как надо относиться к ситуации», когда на него начнет давить Александр, который «знает, как должно быть».
– Саня, поскольку ты молчишь, то позволь, я выскажу предположение. Тебе нравится Катерина, и вчера ты попробовал поприставать к ней, воспользовавшись тем, что меня нет рядом. Ну, признайся, было? Молчишь? Ты начал делать ей авансы, а она тебя отшила, вот ты и разозлился. Так дело было или нет?
В голосе Андрея не слышно было ни злости, ни ехидства. Неужели ему действительно все равно? Ну, если и не все равно, то в любом случае он готов радоваться за людей, обретших друг друга и свое личное счастье, даже если за это обретение Андрею придется расплатиться утратой и обидой. Неужели то, что он написал в своей книге, – не пустые слова, а именно те правила, в соответствии с которыми он строит собственную жизнь? До настоящего момента Янкевич был почти уверен, что автор книги «Забытые истины» изрядно лицемерит, а теперь что-то засомневался.
– Это тебе Катя так сказала? – А вот Александр свою злость и не пытается скрыть.
– Ну, впрямую не сказала, но дала понять, что было именно так. Она тебе нравится, и поэтому ты хочешь, чтобы я с ней расстался? Слушай, это просто супер! За всю жизнь ни разу не было, чтобы нам с тобой понравилась одна и та же женщина. У нас же с тобой совершенно разные запросы. И как это Катюхе удалось тебя зацепить? Она вообще не в твоем вкусе.
– Да прекрати ты! – взорвался Александр. – О чем ты говоришь? У меня и в мыслях не было к ней приставать, она мне сто лет не нужна! Повторяю тебе, если ты не понял: она глупая и корыстолюбивая девица, и ей не место рядом с тобой, со мной и вообще со всей нашей семьей. Забудь о ней раз и навсегда. Чтоб я больше ее не видел!
– Ладно, Саня, – послышался шорох, похоже, Андрей встал и сделал шаг в сторону приоткрытой двери, за которой стояли, замерев, Янкевич и Степан. Янкевич скорее почувствовал, нежели увидел, как напрягся Горшков, готовый в любую секунду либо быстро уйти, либо сделать вид, что оказался здесь случайно и буквально только что, полсекунды назад. – Ты всегда знаешь, что и как должно быть, кому и как жить и что делать. Я не считаю, что это правильно, но ты такой, какой есть, и другим не будешь. Я тебя люблю, каким бы ты ни был, ты мой брат, но жить я собираюсь все-таки собственным умом, а не твоим. Если Катюха захочет уйти от меня – ради бога, но бросать ее я пока не собираюсь.
– Ты совершаешь ошибку.
– Это неизвестно. Время покажет.
– Это известно. И я не допущу, чтобы ты эту ошибку совершил.
– Ты не допустишь? Слушай, Санек, неужели тебе не надоело подминать под себя всех окружающих? Ты не устал от собственного диктаторства?
Голос приблизился, и Янкевич понял, что Андрей собрался уходить и вот-вот распахнет дверь. Надо срочно исчезать отсюда. Он поймал взгляд Горшкова, тот слегка кивнул, и они, ступая на цыпочках, двинулись к противоположной двери, ведущей в просторный холл. Только в этот момент Янкевич вдруг с удивлением подумал, что их никто почему-то не застукал за столь неблаговидным занятием. Почему в зал, где они стояли, за столько времени не зашел ни один человек? Удивительно! В клубе полно народу, для вечеринки издательство арендовало три зала, остальные помещения заполнены обычными гостями, их голоса доносятся из примыкающего к помещению холла, а сюда никто так и не заглянул.
– Ладно, Андрюха, ты меня достал. Не понимаешь по-хорошему – придется тебе объяснить…
Это было последнее, что услышал Янкевич. Они тихонько вышли в холл, притворили за собой дверь, и Станислав тут же получил ответ на свой вопрос: на двери сияла табличка из желтого металла с надписью «Private». Приватная зона. Место, куда обычные гости заглядывать не должны. Но Александр Филановский – не обычный гость, а личный и давний знакомый хозяина клуба, посему на него никакие запреты не распространяются, и он может находиться, где захочет. Надо же, и как они не заметили эту табличку, когда входили?
– Как ты думаешь, что шеф собрался объяснить? – задумчиво спросил Горшков.
Станислав пожал плечами:
– Не знаю. Да какая разница?
– Разница? – Степан посмотрел на него как-то странно, и Янкевичу стало не по себе. – Разница есть. И очень большая.
– Да брось ты. Пойдем все-таки девушку поищем, а то мы о ней совсем забыли. И конкурс мы, наверное, уже пропустили. Жалко, я послушать хотел.
– Ничего, – усмехнулся Горшков, – не волнуйся, конкурс без шефа не начнут. Все-таки мне страшно интересно, что же такое он брату собрался сказать. Что-то такое между ним и Катериной произошло, это точно. Ты, случайно, не знаешь? Ты ж его друг все-таки.
– Нет, – отрицательно покачал головой Станислав, – я не в курсе.
Он еще хотел добавить, что никакой он Филановскому на самом деле не друг, но передумал.
Еще минут десять они бродили по всем трем этажам клуба, пока не нашли наконец Марину Савицкую, и все эти десять минут Станислава Янкевича не покидало неудобное, назойливо мешающее, как попавший в ботинок мелкий камушек, ощущение напряжения. То ли это напряжение исходило от Степы Горшкова, то ли угнездилось и беспокойно ворочалось в нем самом, Янкевич в тот момент разобраться не сумел.
Уже два часа ночи, но спать совсем не хочется, возбуждение не отпускает. Вечеринка давно закончилась, Нана проследила, чтобы всех, чье состояние вызывало у нее хотя бы малейшее беспокойство, посадили в машины и увезли по домам, потом вместе с Антоном дважды обошла все помещения клуба, выискивая, не завалялся ли в каком-нибудь тихом уголке кто-нибудь особо сильно напившийся из числа работающих в издательстве, мало ли, они, конечно, следили, но все могло случиться. И только после этого они с Тодоровым облегченно вздохнули и уехали. Антон деликатно спросил, может ли он подняться в квартиру вместе с Наной, и Нана мысленно поблагодарила его за тактичность, хотя с момента отъезда Никиты на сборы Тодоров и без того каждую ночь оставался у нее.
Еще поднимаясь в лифте, она была твердо уверена, что стоит ей переступить порог квартиры и переодеться, как она тут же свалится без сил и через три минуты будет спать как убитая, однако прошло уже добрых полчаса, Нана и переодеться успела, и душ принять, и даже чай зачем-то приготовила, а сна – ни в одном глазу. В голове беспрестанно крутились отдельные эпизоды минувшего вечера, и она критически осмысливала возникающие в памяти картины: все ли в порядке? не просмотрела ли чего, не упустила ли? Вспомнилось внезапно, как Тодоров подошел к Любови Григорьевне, как стояли они у двери и о чем-то разговаривали, и лицо у Филановской было не очень-то довольным. Наверное, это связано с тем поручением, которое она передала через Нану.