Чужая — я
Шрифт:
Нож Баса вдавливается глубже, и я вижу выступающую кровь. Это не шутка. Даже если там, в каретке, Норт, Бас может думать, что перед ним Стефан. Или сказать Говарду, что так думал. Что его в этом убедили. А Говард Фейрстах и без того готов пожертвовать этим своим сыном.
Игры разума, но я отчетливо вижу довольную ухмылку Баса, который не только собирается, но и по-настоящему хочет вдавить нож глубже. Стоит мне дать повод — он это сделает. Даже Мэри выстрелила, а без пистолета она трусливее мыши.
Он хочет, чтобы я встала.
Ноги дрожат, кружится голова, приходится пользоваться только одной рукой, а платформа покачивается, но я все делаю. Примерно шаг в каждую сторону. Отлично. Из зала доносится женский визг, затем еще крики, топот ног. Я попадаю прямо под софиты, и движение не прошло незамеченным. Особенно движение платформы под моими ногами.
Я без труда вижу улыбку Баса и совсем не представляю, какое выражение лица у его заложника. Нож уходит чуть глубже, кровь уже затекает за ворот футболки. Бас все просчитал: каретки не видно. Она скрыта в тени кулис на высоте. Да и кто будет смотреть в темноту, если главное действие спектакля подсвечено и как на ладони?
— Закрывай! — спохватываются снизу. — Закрой!
Кроваво-алая ткань схлопывается довольно медленно, и в этот же момент каретка Баса со скрежетом устремляется вниз. Что? Так и должно быть?
Во всем зале гаснет свет.
Я одна. В кромешной темноте. На высоте. Испытываю головокружение. От пропасти меня отделяет один фут.
Моя жизнь давно не сахар, но я не уверена, что в ней был момент страшнее.
Сесть я осмеливаюсь только после того, как понимаю, что снизу доносятся какие-то странные звуки. Топот, глухие звуки ударов. Попавшие в драку актеры кричат, уносятся со сцены — сдается мне, за мобильными телефонами, которыми можно подсветить основное действие, — но подойти снова не решаются. Едва ли они сумеют что-то рассмотреть. Мелодичный звон и звук бьющегося стекла подсказывают, что произошло столкновение с елкой. Если она рухнет, качнется ли моя ненадежная платформа? Я с трудом осознаю, что распласталась на животе, вцепилась в край и с ужасом вглядываюсь в темноту. Я не знаю, что происходит, но догадываюсь, что это драка между Басом и кем-то из близнецов. Кем-то одним? Или обоими?
Персонал все еще светит фонариками из-за кулис, но выйти отчего-то не решается. По-моему, дело в качающейся елке. Разве она сверху не закреплена тросами? Я не видела креплений, но что я вообще в своем состоянии могла разглядеть?
Новый звон, удар, еще удар… Звук льющейся воды…
— Свет! — слышу я крик и понимаю, что он принадлежит… Надин?!
На мгновение вспышка озаряет сцену, выхватывая из темноты две мужские фигуры, одна из которых странно дергается. Но, увы, это всего одна вспышка, потому что из-за разлитой воды что-то коротит.
Я зажимаю обеими руками рвущийся наружу крик, запоздало понимая, что произошло. Кто-то из близнецов накинул елочную гирлянду на шею Баса за мгновение до того, как другой человек дернул рубильник.
Я никогда не узнаю, кто именно из четырех моих друзей отважился без промедлений убить ради меня человека. Наверное, это хорошо. Я не хочу это знать.
Глава 21
Меня
Увидев перед собой лицо не кого-нибудь, я именно декана, я отчего-то не выдержала и заплакала. А женщина, опешив от такой реакции, все же притянула меня к себе, бормоча что-то вроде: «Все хорошо, все закончилось». Мне потребовалось минут пять, чтобы прийти в себя, собраться и узнать, что со Стефаном.
Это действительно был он. И если бы не я, его бы едва ли обнаружили достаточно быстро. Потому что, откатившись подальше от искрящего Баса, Стеф запутался в задней кулисе, а выбраться, ослабев, уже не смог. На его теле насчитали одиннадцать колотых ранений, ведь у Баса был нож. Однако среди них не обнаружилось пореза на шее.
Я могла потерять сегодня Норта. Я чуть не потеряла Норта.
И все равно первое, что я услышала от Стефа:
— Шалтай, эта мразь сдохла.
Несмотря на боль, он улыбался мне во все тридцать два зуба. Тогда мне захотелось растянуться на полу рядом с ним, прижаться к его боку и плакать. Ведь никто, кроме Стефана, не поймет, что это для меня. Но даже я не в силах объять счастье, которое испытал он. Взявшись за руки, мы оставались на полу под взглядами персонала до самого приезда скорой.
А потом начались новые испытания: только когда меня запихали в машину вместе со Стефом, заторможенный мозг сообразил, что я понятия не имею, что за порошок он мне дал.
Наверное, вы скажете, что я идиотка, что здоровье дороже репутации, что едва я вспомнила свое прошлое после обширной черепно-мозговой, как получила два удара по голове и дозу какой-то гадости, и как бы не до выпендрежа, но... Но у меня психологическая травма на фоне бесконечных обвинений в употреблении, и меня трясет от одной мысли, что это все начнется с начала. Сдала анализ волос и пустилась во все тяжкие, ага. Миссия выполнена.
Если бы я могла сбежать из больницы, я бы, наверное, так и поступила, но у меня не осталось ни шанса, поскольку в отделении травмы ко мне еще на входе подбежали родители. Оказалось, Норт повез мою сестру не к ним, а в ближайший травматологический центр, куда через пятнадцать минут доставили и нас.
Хилари отделалась обезвоживанием, синяками и прочими свидетельствами жестокого обращения и легкой формой анемии на почве недоедания. Мудак Говард Фейрстах посчитал, что пленница будет более покладистой, если у нее не останется сил на сопротивление. Норту повезло чуть меньше: ему наложили на шею швы и отпустили с миром. А нас со Стефом запихнули прямиком в отделение интенсивной терапии. Его — из-за ножевых и жуткого рентгена, показавшего годы побоев. Меня — из-за травмы головы поверх наисерьезнейшей прошлой. И еще я на диализе. Потому что тот порошок, который дал мне этот придурок — дрянь, за которую почки спасибо не скажут. Я, наверное, ненормальная, но я очень обрадовалась тому, что это не наркотики. И еще тому, что в интенсивную терапию не пускают посетителей. Я не готова отвечать на множественные расспросы. Тем более расспросы полиции.