Цитадель тамплиеров
Шрифт:
— Почему он не убил тебя? — глухо спросил султан. — Человек, совершивший подобное, должен был спутать следы, избегая возмездия.
Хасан молчал.
— Твой язык прирос к нёбу?! — воскликнул Нафаидин.
— У меня нет объяснения.
Саладин передал мундштук брату, призывая его успокоиться.
— Так ты говоришь, назорей не хотел, чтобы его имя осталось неизвестным?
— Да, великий.
— Он повторил тебе свое имя, а потом отпустил тебя, для чего? — Султан провел рукою по глазам и продолжил: — Думаю, для того чтобы я как можно скорее узнал, кто похитил нашу сестру. Что это за человек?
— Довольно родовитый, — ответил брат султана.
Он интересовался латинскими рыцарскими обычаями и разбирался в делах крестоносного королевства. С особенным жаром он говорил о Ричарде I, уже заслужившем к тому времени прозвище «Львиное Сердце». Нафаидин утверждал, что это единственный воин Запада, который может соперничать с его царственным братом. Ни Филипп Французский, ни Фридрих Барбаросса, ни, тем более, Леопольд Австрийский с Ричардом не сравнимы.
— Родовит, но дурного нрава. Прежний иерусалимский король приговорил его к смерти.
— Почему не казнен?
— У назореев важнее всего, кто изрек приговор. Короли Иерусалима давно уже не в силах настоять на исполнении своих указов.
Ответив на вопрос брата, Нафаидин почтительно умолк.
Черноусая голова султана склонилась, черные глаза затуманились. Казалось, он перестал дышать. Он думал. Но приступ сосредоточения миновал.
— Они хотят большой войны, — сказал султан. — Не думаю, что сестре нашей грозит беда, даром что она оказалась в лапах у такого зверя, как этот Рено. Замира им не нужна. Им подавай войну!
— Не собирается же этот назорей сам воевать с нами?
— Он сделал все, что должен был сделать. Воевать хочет кто-то другой.
— Король?
— Не знаю. Ты сам сказал, что король слаб. Есть кто-то сильный в тени. Может быть, новый тамплиер, может — верховный имам из-за моря.
— Зачем им это?
— Пока не знаю, брат. Может быть, нужны деньги. Может быть, их раздражает то, что мечеть аль-Акса стоит рядом с гробом их Бога, а чтобы разрушить ее, надо побить Саладина.
— Надо их обмануть, — сказал Нафаидин. — И выкупить сестру у этого Рено…
— Нет, они нас перехитрили. Замиру мы освободим, но не выкупишь оскорбление. Их собственная молва осудит то похищение, но Саладин перестанет быть Саладином, если не подожжет все их королевство за то, что сделали назорей.
Пососав мундштук, султан перевел взгляд на визиря.
— Я понимаю, Хасан, что твоей вины нет, или почти нет. Каждый в чем-либо виноват, хотя бы в том, что беременит землю. Это — назорейская мысль, но она мне кажется справедливой.
Визирь склонил голову.
— Мое положение затруднительно, — сказал дальше султан. — Я вижу, что тебя не за что наказывать, но вынужден наказать, иначе я поселю в сердцах подданных сильное изумление. Что же начнется, если я стану миловать слуг, которые не смогли защитить женщину моего дома. — Саладин затянулся холодным дымом. — Тебе придется бежать. Будет возвещено, что ты приговорен к смерти. Я не пошлю за тобою погоню, если ты сможешь где-нибудь затеряться.
Саладин решил раньше лечь спать, чтобы утром, не торопясь, отправиться к замку сумасшедшего назорея. Но планам султана не суждено было сбыться. Когда выспавшиеся мерхасы навьючивали шатры на мулов и верблюдов, в шатер вождя вбежал Нафаидин, его губы тряслись.
— Что случилось?
— Али, — только и смог он выговорить.
— Что с ним?
— Он ускакал освобождать Замиру.
— Что взбрело ему в голову! Клянусь знаменосцем пророка, Али же не сумасшедший.
— Я думаю, он наслушался разговоров. Пополз слух, что нам спешить некуда, с назореями будем договариваться.
Саладин внимательно посмотрел на брата.
— Кто мог распустить эти слухи? — Султан шлепнул нагайкой по голенищу. — Когда он ускакал?
— Вчера вечером. С ним пять или шесть гулямов.
— Теперь у назореев сразу два наших родственника. Что молчишь, брат?
— Что говорить?..
— Не печалься раньше времени. Я люблю Али не меньше твоего и сделаю все, чтобы его спасти. А теперь иди, распусти слух, что вчерашние слухи — ложные.
И учти, пока мы будем догонять Али, он будет нас презирать.
На рассвете пажи Конрада Монферратского настреляли полдюжины перепелов и зажарили их на костре недалеко от входа в шатер господина. Маркиз одобрил их рвение и велел достать из дорожного погреба вина получше. Он не любил сладкие кипрские и хиосские вина, как и терпкие местные. Вина маркизу возили из Северной Италии.
Приведя в порядок свой туалет, маркиз послал приглашение к завтраку дамам, находившимся в его лагере, то есть принцессе Изабелле и госпоже Жильсон, попавшейся дозору. Маркиз еще не решил, как поступить с этой дамой, и, хотя полагал, что она — чья-то шпионка, лишить ее удовольствия отведать печеных перепелов счел жестокостью.
Госпожа Жильсон не заставила себя ждать. Не из-за завтрака. Узнав, что при войске находится принцесса Изабелла, она разволновалась. Что нужно яффской изгнаннице на Иордане? Вчера она не решилась спросить сие у маркиза, ибо вопросы задавал он.
Утро было приятным. Коря себя за подозрительность, маркиз был с гостьей весьма любезен. В ожидании принцессы они занимательно беседовали.
Первым проявил нетерпение маркиз. Он велел одному из пажей еще раз сходить к принцессе, извиниться и очень любезно поторопить.
О том, что Изабелла и госпожа Жильсон связаны, маркиз не догадывался и пленница не спешила его просветить. Она была готова к скандалу, он мог высветить ценные сведения. Был, правда, риск, что принцесса захочет свести с ней счеты, но госпожа Жильсон надеялась, что маркиз не позволит. Зачем ему такая слава?
— Однако, — сказал Конрад, косясь на всплывающее над кронами светило.
Прибежавший паж сообщил, что принцессы нет ни в шатре, ни в лагере.
— Где же она? — заорал маркиз на пажа.