Цитадель тамплиеров
Шрифт:
— Боргоново, — Конрад посмотрел в глаза обманщику. Тот закивал и стал собирать бумаги. Когда старик вышел, Изабелла отослала и Данже.
— Я догадываюсь о причине вашего визита, Ваше высочество.
— Еще бы! Вы ни с того ни с сего останавливаетесь, не известив меня. Впереди неприятель или вам заяц перебежал дорогу?
По длинному, землистому лицу итальянца пробежала тень. Он не привык, чтобы с ним так говорили.
— Я решил, что нам следует поговорить.
— И для этого понадобилось останавливать всю армию?
— Вы
— Вы требуете у меня объяснений?!
— Не придирайтесь к словам, Ваше высочество. Суть в том, что я не понимаю, что происходит.
Изабелла прошлась по шатру, краем платья свалив стоявший на ковре подсвечник, благо он был без свечей.
— Что касается наших отношений и планов, тут все как было ясно, так и осталось. Мы станем супругами и будем добиваться смещения с престола явных ничтожеств — Гюи и Сибиллы.
— Да, но…
— Вы подозреваете меня в намерении отказаться от этих планов или их изменить?
— Но ваша… необъяснимая, чрезмерная холодность… Изабелла всплеснула руками.
— Это ново! Где и когда я обещала вам или намекала на возможность другого общения, кроме делового. Если нам повезет, мы все равно будем жить не только в разных шатрах, но и в разных дворцах.
— Речь ведь шла о другом. Замысел, упомянутый вами, исполнить труднее, чем разгрызть орех. Надеюсь, вы отдаете себе отчет в том, что наш замысел может нам стоить голов?
— Никогда не берите такого тона со мною, маркиз!
— Прошу прощения, Ваше высочество. Но мое желание: вполне и постоянно доверять партнеру — законно и разумно. Короче, хочется знать, что у вас все-таки на уме.
Принцесса приложила к губам платок, будто сдерживая себя, и тихо сказала:
— На уме у меня только то, что я вам говорила. А что у меня на душе — не имеет отношения ни к вам, ни к нашему предприятию.
— То есть вы не хотите мне объяснить, что занесло нас сюда? Я не слишком понимал, зачем мы вдруг понеслись со всей ратью к Иерусалиму, рискуя вызвать ненужные осложнения… Но там я все-таки тщился связать концы с концами. А вот с какой стати мы здесь, я понять не в силах.
Изабелла невозмутимо выслушала эту нервную речь.
— Когда-нибудь, маркиз, может быть, очень скоро, вы все узнаете. Обещаю. А пока позвольте мне считать это моим путешествием в глубь собственной души.
Маркиз пробормотал, глядя в сторону.
— Но для столь маленького путешествия потребовались две сотни вооруженных людей и полтысячи лошадей. — Маркиз как будто смирился.
Изабелла вышла из шатра в полной уверенности, что бунт жениха укрощен. Когда она шла к себе, мажордом вдруг ей указал на возок, запряженный парой мулов. Его конвоировали по тропинке, идущей внизу, всадники в красных плащах — люди Конрада. Очевидно, разъезд.
— Выясни, кто это, — сказала Изабелла.
Вернувшись, Данже доложил:
— Это — госпожа Жильсон из Яффы.
Глава xiii.
«Меч ислама» не любил роскоши. Но его лошади и оружие были лучшие на Востоке. Пристрастие к ним султан Саладин унаследовал от своего отца, а тот — у деда, вольного пастуха в горах Северной Киликии. И шатер, в который ввели Хасана аль-Хабиба, убранством почти не отличался от прочих шатров, расположившихся четырьмя кругами вокруг. Большую часть воинов возле него составляли телохранители султана.
В шатре полулежали на кошме Саладин и его брат Малек. Между ними находился большой кальян, мундштук коего они передавали друг другу. Спокойствие и умиротворенность обоих были обманчивы. Это была недолгая передышка в скачке, которая началась пять дней назад, когда султан узнал на охоте в верховьях Евфрата, о рейде Рено Шатильонского. Сначала он полагал, что это — обычные пограничные дрязги. Султан хорошо знал, что его западные соседи не расположены менять устроенную мирную жизнь на военные бедствия. Правда, решимость вернуть Иерусалим никогда не покидала Саладина; он думал заняться этим. Но не ранее чем через год.
Все изменило известие о пленении принцессы Замиры. Султан сначала вскочил на коня, а потом уже стал обдумывать ситуацию. С ним были брат и гвардия, набранная в основном из мужчин племени, к которому принадлежали сами Аюбиды. На пятый день скачки стало ясно, что всем необходим отдых, иначе к месту прибудут не воины, а их тени.
Саладин велел раскинуть шатры, добыть овса для лошадей и кальяны для себя и брата. Кальян отыскали только один в харчевне на горной дороге.
Войдя в шатер, Хасан рухнул на колени, коснулся лбом кошмы и замер.
— Подними глаза, предатель, — сказал Малек Нафаидин с холодной злостью.
Визирь приподнялся, но был не в силах смотреть в глаза братьям своей утраченной подопечной.
— Прежде чем тебе сломают шею, все расскажи.
У курдов, как у сельджуков и некоторых степняков, существовал способ казни без крови. Человеку ломали основание черепа. Подобная казнь считалась привилегией высокопоставленных. Ибо в случае непролитая крови душа казненного сохраняла надежду попасть в рай.
Визирь побледнел и подумал, что зря он надеялся на прославленное великодушие Саладина. Впрочем, подробно, толково рассказал о нападении Рено Шатильонского на караван.
— Они отказались взять четыре тысячи золотых? — не поверил Малек Нафаидин.
— Аллах свидетель, слова мои истинны.
— И ты сказал, что сопровождаешь сестру Саладина?
— Да, господин.
— Может быть, это надо было бы скрыть и они не стали бы нападать?
— Они напали бы все равно, господин. Рено Шатильонский искал не денег. Когда я открыл им имя той, которую сопровождаю, я был уверен, что это — щит. Ибо только безумец, по моему разумению, мог пренебречь предупреждением. Но, видит Аллах, назорей вел себя, как безумец.