Цитадель тамплиеров
Шрифт:
— Ослы! — обернулся Рено к своим спутникам. — Вид его свирепой физиономии слегка отрезвил их, — неужели вы не понимаете, что если человек легко отдает четыре тысячи, то лишь для того, чтобы скрыть сорок. А что касается охраны… Чем вас больше погибнет в схватке, тем больше будет доля каждого, кто уцелеет.
Рено умел убеждать.
И когда Хасан вернулся с полным кисетом монет, ему вновь противостояло монолитное войско.
Граф Рено перехватил инициативу.
— Я забыл представиться, уважаемый Хасан. Меня зовут Рено Шатильонский.
Звук этого имени расстроил сарацина, но он сохранял надежду.
— Это имя известно по обе стороны Иордана, — сказал купец. — И не только подвигами ратными, но и рыцарственным отношением к тем существам, что украшают жизнь воина и освежают его благородный досуг.
— Ты намекаешь, что главной ценностью твоего каравана является дама? — хохотнул впервые за последние недели Рено.
— Ты угадал, граф. Я охраняю даму. Теперь ты знаешь все, и как рыцарь, надеюсь, ты понимаешь, что должен нас пропустить. Деньги в кисете.
Рено медленно помотал головой.
— Нет, я узнал далеко не все.
— Что же еще?! — повысил голос Хасан.
— Имя! Имя прелестницы, за которую ты готов заплатить.
— Поверь, она стоит дороже, но четыре тысячи — это все, что у меня с собой, — Хасан терял самообладание.
— Так ты не хочешь мне показать ее?
— И не имею права:
— И даже назвать имя?
— Даже.
— Ты не похож на купца, Хасан. Я готов уважать твою скрытность, граничащую с гордыней. Но, по правилам, ты обязан доказать право вести себя так.
— Не понимаю, чего ты хочешь.
— Я желаю узнать имя твоей дамы, скрываемой столь яростно, и желаю быть ей представленным. Если считаешь, что я не должен этого желать, сразимся в честном бою. Одолею я — удовлетворю свое любопытство. Победишь ты — мои люди удаляются, захватив деньга, и не будут больше ничего требовать, даю слово Рено Шатильонского.
Купец некоторое время помолчал, взвешивая сделанное предложение.
— Ты что, боишься?! — громко спросил Рено.
Подобный вопрос, по его мысли, должен был вызвать в этом сарацине, в родовитости которого не могло быть сомнений, немедленную вспышку ярости, что сделало бы поединок неизбежным. Но последовал неожиданный поворот.
— Я вижу, ты ищешь ссоры любой ценой. Твой Бог — тебе судья. Но я считаю своим долгом предупредить тебя о размерах ссоры, в которую ты ввязываешься. Меня действительно зовут Хасан, но не аль-Хабиб, а аль-Хуссейн. Я — визирь двора султана Саладина. Женщина, которую я сопровождаю, — сестра султана, родная сестра. Желаешь ли ты теперь сделать то, что собирался, или к тебе вернулась хотя бы часть благоразумия?
Сарацин был уверен в эффекте своих слов и не было предела его удивлению, когда Рено захохотал и стал вытаскивать из ножен свой длинный меч. Не меньше купца-визиря удивились и крестоносцы, но и это уже не имело никакого значения.
Глава ix. недоверие
У графа де Ридфора плохо росла борода. Великому магистру ордена тамплиеров приходилось довольствоваться черным клинышком. Он постоянно оглаживал неполноценную бороду, как бы понуждая ее расти. Во всех прочих отношениях граф был хорош. Крупен ростом, громоподобен голосом, любым видом оружия владел, как собственной мыслью. Надо сказать, что мысли его были по большей части воинственные. Осознав свои возможности, граф стал готовить большую войну. Да, Иерусалим — в руках христианского короля, но в двух днях пути расположены крепости сарацинских эмиров. Границу надобно отодвинуть подальше. Если вернуть Эдессу и отбросить магометан к Дамаску, они на долгие годы выбросят из своих голов мысль возвратить себе Святой город.
Граф де Ридфор ощущал настроение христианских жителей королевства и знал, что любые военные меры против сопредельных сарацинских стран будут ими поддержаны. На слабого и вздорного короля Гюи Лузиньяна полагаться не стоило. Главная роль в продвижении креста на Восток должна принадлежать Великому магистру ордена тамплиеров. Его слава превзойдет славу Годфруа Буйонского. С момента, когда граф де Ридфор встал у кормила власти, для тамплиеров кончилась разгульная жизнь. Разумеется, полностью отучить тамплиера от бражничества и праздношатания было невозможно, но, как ни странно, ужесточение дисциплины не вызвало ропота, а наоборот, воодушевило воинов Христовых. Когда стало известно, что в верхах решено готовиться к войне, де Ридфор сделался популярен. Порядок жизни в капеллах стал меняться, во всяком случае, пошли на убыль тайные мессы.
Граф де Ридфор, выслушав пространный и занимательный рассказ Реми де Труа, погладил свою бородку и сказал:
— То что вы поведали нам, брат Реми — (присутствовал и де Бриссон), — весьма интересно. Я вам искренне благодарен за стремление предупредить меня о якобы готовящемся заговоре.
— Мессир, не говорите «якобы», оно показывает, что вы не верите ни единому моему слову.
Де Ридфор усмехнулся.
— Ваши обвинения фантастичны. Не скрою, что не люблю ваших собратьев, брат Реми. Да, брат Гийом оказал несколько деликатных и не вполне обычных услуг моему предшественнику; граф де Торрож ставил брата Гийома в особое положение… Но, согласитесь, немыслимо полагать, что в ордене и королевстве всем правит пятерка монахов.
— Мне трудно говорить правду, мессир, хотя бы отчасти не задевая достоинство Великого магистра.
— Изъяснитесь, — рука де Ридфора потянулась к бородке.
— Брат Гийом, брат Аммиан, брат Кьез, они ведут дела свои так, будто никакой власти в ордене, кроме их собственной, нет.
— Вы другими словами повторяете свои утверждения, брат Реми.
— Мессир, ужас, который охватил меня, оправдывает нестройность моих выводов.
— Оставьте этот кликушеский тон! — резко сказал барон де Бриссон.
— С охотою. Но я кликушествую не в лицо событиям, которые, может быть, не произойдут, а вслед уже происходящим.
— Вы имеете в виду Рено Шатильонского?
— Его, мессир. Уж если ему велено создать повод для войны, он это сделает. Считайте, что война начинается. В известном смысле можно считать, что война уже идет.
Граф де Ридфор с неприязнью смотрел на странного человека. Его объяснения выглядели правдивыми и хотелось ему поверить. Но граф упрямо не верил.
Этот человек обвинял брата Гийома в смертных грехах. Великий магистр знал, что монахи законно действуют в сферах большой политики, куда благородному рыцарю не протиснуться. Он знал и то, что избран в немалой степени благодаря поддержке брата Гийома. Но такая помощь лишь в первый момент рождает искреннюю благодарность… Затем воспоминания о ней тяготят. Словом, не слишком поверил Великий магистр рассказам урода, но и игнорировать их было бы неразумно.