Цитадель
Шрифт:
За дверью началась суматоха.
– Быстрее! – голос у нее был сильный, низкий, как раз для воспитания.
Дверца медленно отворилась, и, стоило ей заглянуть внутрь, лампа высветила безобразного урода, пронизывающего ее исподлобья диким взглядом.
Башню огласил истошный женский крик.
***
Отойдя от потрясения, Кинпаса пожелала рассмотреть Тому ближе.
– Так вот ты какое, страшилище! – съязвила чернокожая женщина, как только переступила порог мыльни. От пережитого страха кровь еще бурлила, и она периодически срывалась на истерические смешки.
– Это Тамаа. –
– Извини, но под этой… - не найдя слова, женщина указала пальцем.
– Не могу разглядеть красоты твоей избранницы, но проказу оценила: кого от службы не отвлекла, перебудила, – и вздохнула.
– И что теперь будет? – Томка испуганно взирала на Ло и Кинпасу.
– Говорить о тебе будут! Бокаса прозвище придумает, до старости ходить с ним будешь, – обрисовала ситуацию женщина. Она была в возрасте, пышнотелой, степенной, но в черных глазах проступали искорки озорства.
Тамара робко коснулась руки Долона:
– Прости. Получилось безобразно глупо. Извинения ничего не изменят, но все же.
Его молчание пугало. Встревоженная Тома захлопала влажными ресницами.
– Я лишь хотела, чтобы кожа была чистой и красивой.
– И как? – Долон поднял глаза, и она увидела, что он не сердится на нее.
– А простыню для пущей неотразимости намотала? – поддела собеседница.
– Балахон сохнет после стирки. Другого нет, - сокрушенно призналась Тома.
Долон перестал мыть в ведре тряпку.
– Совсем? – не поверил он.
Томка кивнула, и Ло нахмурился, от чего на лице сразу проявилась утомленность.
– Выглядишь уставшим, вдобавок мои проделки, - Тамара нежно погладила его по руке.
– Зато в старости будет чего вспомнить! Я так испугалась, думала, сердце выпрыгнет из груди.
– И вы простите меня. Я не со зла. День сегодня такой.
– Сегодня для тебя счастливый день! Повезло, что предстала в таком виде передо мной, а не тем, у кого кулак, как кувалда. Тогда бы точно был плохой день. И последний, – поучительно произнесла женщина.
– Отмывайся, успокаивайся, Старшие хотят тебя видеть.
– Немного осталось, – выдохнул Долон, а потом обратился к Томке: - Могу заверить, грязь подействовала. У тебя воистину стал особенный цвет лица. Подобное редко увидишь.
Представив, как выглядит, Тамара стушевалась.
«Не красивая, с осадненным красным лицом, в простыне…»
– Я не пойду в простыне, – жалобно предупредила она.
– Могу дать свое платье, но оно широкое, – сжалившись, предложила пострадавшая.
– Туника, что мне выдали, и вам бы подошла. Я ее лентой подвязывала, чтобы не упасть при ходьбе.
Долон сомкнул челюсть.
– Не сердись, – мягко произнесла Томка, положив ладонь на его перепачканные пальцы. – Переживу. Пока в ней похожу, позже по себе переделаю. Чиа поможет.
– Какие ты страхи рассказываешь! – усомнилась женщина, но, почувствовав себя лишней, напомнила: - Поторопитесь, – и выскользнула за дверь.
К тому времени, как Кинпаса оставила их одних, Томкино лицо было почти отмыто. Воспользовавшись моментом, она обняла Долона.
– Я сотворила что-то ужасное, да?
– она чувствовала себя виноватой из-за устроенного полночного переполоха.
Он положил ладонь на ее разлохмаченные волосы.
– Произошло недоразумение по воле случая или шутке Богов. Но не забывай, цитадель - братская крепость, где нет места темным, поэтому к тебе относятся предвзято. Послушников за подобную проделку высекли бы, братьев за умысел и неуважение затворили.
– А меня?
– Не бойся. У тебя не было умысла. И ты – под моей ответственностью.
Осознав услышанное, Тома задрожала:
– И теперь накажут тебя?!
– Нет, – успокоил Ло, вытирая рукой влагу с ее красных щек, – меня точно не высекут. Хотя это было бы предпочтительнее. И не затворят. Она добивается другого, - он нахмурился.
– Ты должна всегда помнить: я несу ответственность за тебя. И я должен назначать тебе наказание. На этом настояла Бокаса, – на лице Долона проявилась свирепая гримаса. – Знает, если накажу, ты возненавидишь меня. Накажу мягко или закрою глаза, обвинит в слабости и лишит покровительства.
От его признания Тамара оцепенела.
– Но почему? За что? Я же ей ничего не сделала!
Долон молчал.
– Потому что я темная?
Он смотрел на нее так, что у Томки сжалось сердце от тяжелого предчувствия.
– Потому что ты – моя темная, – с горечью пояснил Долон. – Все еще хочешь быть со мной?
Его тяжелый взгляд доходил до каждой клеточки натянутых нервов. Он ждал ответа.
– А ты хочешь, чтобы я была рядом? – ее голос дрожал.
– Глупый вопрос. Ты знаешь ответ.
– Так же, как и ты, – прошептала она и прижалась к нему, положив голову на плечо.
– Почему раньше не рассказал?
– Зачем пугать тебя? Даже если будешь заточена в комнате, найдутся недовольные.
– Если все против, есть ли надежда?
– Не все, но многие.
Это было слабым утешением, но хоть кто-то был на их стороне.
– Я боюсь, - шепотом призналась она.
– Я же с тобой!
– Ло сильнее прижал к себе.
Тамара тяжело вздохнула. Она чувствовала себя несчастной, пойманной острым крюком за страдающее сердце. Лишь отсутствие со стороны Ло даже намека на упрек было хоть каким-то крохотным утешением.
***
Она предстала перед Старшим Братом, встречавшим их у причала, Виколотом и сухощавым стариком с серыми холодными глазами, тем самым, что одобрительно дергал ее за косу в трапезной.
Тамара боялась. Очень боялась, потому что Ло не стал лгать, что бояться не надо.
«Лучше бы соврал!»
Она нервничала и пыталась уловить настрой каждого присутствующего.
Ветхий почти лысый старик сидел за огромным массивным столом, напротив которого Тома чувствовала себя подростком, и сверлил неприязненным, взглядом, выискивающим слабину. Его тонкие губы с глубокими носогубными морщинами были растянуты в жесткой полуулыбке, не терпящей возражений, а исходящая властность сковывала. Лишь присутствие Долона за спиной позволяло сохранять видимость хладнокровия. От долгих, пронизывающих взоров бешено колотилось сердце, но красное, после всех перенесенных экзекуций, лицо не выдавало тревоги. Это было небольшим вознаграждением за перенесенные страдания.