Цотнэ, или падение и возвышение грузин
Шрифт:
На Константинопольский трон мы возведём законного греческого императора Алексея Комнина. А когда он сядет на трон по ту сторону Босфора, грузинские войска займут восточное побережье моря, ибо это побережье всегда принадлежало родственным нам племенам, да и сейчас населено лазами. Ну, Дадиани, как тебе нравятся наши намерения?
— Замечательно, государь! Всё обдумано и достойно славных Багратионов.
— На первый взгляд свежему человеку кое-что покажется невозможным, неправдоподобным. Но такое большое дело в один день не осилить. Нам предстоит великий труд. Понадобится великое прилежание, чтобы претворить в жизнь эти замыслы.
— Догадываюсь, государь. Готов голову положить ради всемерного усиления Грузии.
Уже стемнело, когда царская кавалькада приблизилась к дворцу правителя Одиши. Издали был виден стоявший на возвышении дом. В этом огромном дворце освещено было только одно-единственное окно, Цотнэ не удивило, что княжеские хоромы не залиты светом. Одишские владетели скорбели по венценосной царице. Да и без этого слепому Шергилу белый свет не мил, ради чего освещать дворец?
— Если государь позволит, я поеду вперёд и обрадую князя, — попросил Цотнэ.
— Поезжай, только не поднимайте шума. Не сообщайте никому, кроме домашних, не будоражьте деревню.
— Знаю, государь. Всё будет исполнено по вашему желанию. — Цотнэ поклонился, хлестнул коня и, оторвавшись от свиты, во весь опор помчался по знакомой дороге.
Сначала залаяли собаки, привязанные у ворот. Казалось, готовы от ярости перескочить через забор, но, заслышав знакомый голос, успокоенно заскулили. Во дворе засуетились, засветили лучину. Железные ворота медленно приоткрылись, прежде чем широко распахнуться. Княжич спешился у ворот, обнял давно не видевших молодого наследника слуг, бросил одному из них поводья и бегом кинулся ко дворцу.
— Кто это там? — спросил стоявший на молитве Шергил.
— Это я, отец! — откликнулся с порога Цотнэ и кинулся обнимать его.
— Что тебя привело так поздно? Почему не сообщил заранее? Нет ли какой беды?
— Не беда, отец, а радость! К нам пожаловал государь со своими визирями!
При входе государя Шергил запричитал:
— Музыкой и пением должен бы я встречать моего государя. Однако господь не только ослепил меня, но и сделал свидетелем затмения солнца всего христианского мира, смерти великой Тамар. Горе мне, обиженному судьбой Шергилу! Справедливее было бы, если б ты, государь, прибыл оплакивать меня, а твоя мать была бы жива.
Искренне, от чистого сердца плакал Шергил, заставив прослезиться и царя. Наконец успокоились, расспросили друг о друге, поделились новостями. За это время накрыли на стол.
— Прошу прощения. Не ждали вас и встречаем не так, как подобает, государь. Никого из местных князей и азнауров не пригласили, вы сами ведь пожелали, чтоб никого из посторонних не было при встрече царя.
— Правильно, князь. Наше посещение должно остаться без огласки. Мы едем на Физис осмотреть судостроительную верфь на Палеастомском озере. Хотел повидать тебя, князь, и переговорить с тобой об этом деле.
— Раз дело секретное, не лучше ли… — Шергил посмотрел на сына.
— Княжич может присутствовать. Ему уже всё известно. Да и как мы можем без него решать его собственную судьбу, — царь улыбнулся.
— Воля ваша, государь! Но молод княжич, мал, чтобы оказывать ему столь великую честь. Боюсь, по молодости и по неопытности не сможет он руководить флотом.
— Мы всё взвесили, обсудили и решили так: два-три года он пробудет на Фазисе, освоит науку строительства кораблей, поупражняется в мореходстве. За это время он окончательно возмужает, съездит в Венецию и Геную для ознакомления с тамошним мореходным искусством, и всё, что увидит там нового и полезного, переймёт и перенесёт к нам.
— Создание грузинского флота великое дело, уважаемый Шергил, — добавил к царским словам Мхаргрдзели, — чтобы довести это дело до конца, одного или двух лет недостаточно. Ваш наследник обучится мореходству у трапизонских и греческих мастеров, а к тому времени, когда адмиралтейство будет создано, у нас будет уже обученный и возмужавший адмирал. Для этого у наследника Одиши есть и способности и возможности. Мы надеемся, что он прославит грузинский меч на море, так же, как на суше прославили этот меч его предки. Царь уже ознакомил со своим намерением твоего наследника, и княжич благодарен ему за столь великое доверие. Но лучше пусть он сам скажет об этом.
— Цотнэ, решается твоё будущее, твоя судьба, что ты молчишь? — обратился Шалва Ахалцихели к красному от смущения юноше.
Тот покраснел ещё больше и в замешательстве робко ответил:
— Постараюсь оправдать великую честь и верной службой трону отблагодарить за всё. Раз царь так решил, я готов выполнить это большое поручение. Даю слово царю и его визирям положить голову ради этого дела, не опозорить имени моего отца, князя Одиши.
— Благословляю тебя, сын мой, на царскую службу! — дрожащим голосом произнёс взволнованный Шергил, делая знак сыну подойти ближе. Цотнэ подошёл, преклонил колено и почтительно облобызал отца. Правитель поцеловал его в лоб, утёр набежавшую слезу и, подозвав слугу, о чём-то распорядился.
Слуга вышел в соседнюю комнату и принёс оттуда золоточеканный меч.
Шергил взял клинок в руки.
— Этот меч был любимым мечом великого отца нашего царя, Давида Сослана. В последний раз он доблестно владел им в Шамхорском бою. В этом бою и я проявил себя. Царь наградил меня своим любимым мечом. Герой Шамхорского победоносного боя — Иванэ и Шалва, наверно, помнят это.
— Помним!
— Как не помнить!
— Этим мечом я сражался в Казвине и Гургане. Но слепота заставила меня забыть про войну, и меч остался без дела. Благодарю господа за достойного сына, хочу этим мечом благословить его. Сын мой Цотнэ! С божьей помощью достойно носи этот меч. Да не устанет твоя десница трудиться на службе государю и да не заскучает твой меч! — Шергил протянул меч наследнику. Цотнэ почтительно поднёс клинок к губам и приложился к нему.
До Палеастоми оставался час езды, когда царя встретил управляющий судостроительной верфью Уча Антиа.
Он попросил прощения за то, что не успел переодеться и явился в рабочей одежде.
— Нам приятнее видеть тебя таким. Ведь я приехал посмотреть на твою работу. Делается что-нибудь? — улыбаясь спросил царь.
— Делается, и много, государь. Сначала было очень трудно. Рабы, привезённые из Ирана, перемёрли от лихорадки, как мухи.
— В прошлом году, когда я был у вас, эти проклятые комары так набросились на меня, что глаз не дали открыть. А что, сейчас их меньше стало или кусать разучились? — пошутил Иванэ Мхаргрдзели и тотчас замахал рукой, отбиваясь от лёгкого на помине комара.