Цотнэ, или падение и возвышение грузин
Шрифт:
Чормагон уставился на сотника и прислушался.
— Я знаю, кто мог убить… Вчера он был у грузин. Они угрожали ему.
— Ну и что ж что был у грузин? — взревел Чормагон и посмотрел на Бичу.
— Ты ведь знаешь, что из-за нехватки продуктов мы прекратили грузинам выдачу пайка. Они и без того роптали, а вчера совсем распоясались. Собирались снять осаду и разбежаться по домам. Чагатай сам взялся утихомирить грузин и отправился к ним… Но они слушать его не стали, едва не набросились. Если б не я с моей сотней, то, наверное, живым бы он не ушёл.
— Если до сих пор тайно шептались, то теперь подняли головы, угрожают, — послышался второй голос.
— Вчера вечером грузины околачивались здесь. Я сам их видел. Нет сомнения — нойона Чагатая убили они. Так это, люди? — обратился Хайду к воинам.
— Так, грузины убили! — загудели воины.
— Нечего выяснять. Кто грозился убить, тот и убил. Смерть! — закричал Хайду, выхватывая саблю из ножен.
— Смерть! Смерть! — взревели воины, и Чормагона смутил возбуждённый блеск их глаз.
— Командиры! — рявкнул Чормагон. — Тишина и порядок!
Командиры выступили вперёд и застыли.
— Грузинские князья сегодня утром по своей воле явились к нам, извинились за вчерашние беспорядки и изъявили полную покорность.
— Грузины лицемерят!
— Уходят от ответственности!
— Смерть убийцам Чагатая! — шумело войско.
— Я их арестовал, хотя о смерти Чагатая ещё не знал ничего.
— Смерть убийцам Чагатая! — шумело войско.
— Если грузины участвовали в убийстве Чагатая, смерти им не миновать. Но я хорошо знаю грузин. Измена и убийство исподтишка им не свойственны.
Гнев как будто утих, воины, замолкнув, прислушивались.
— Поспешность повредит делу. Сначала хорошенько расследуем, изобличим виновных, а потом накажем.
А пока окружим грузинское войско и всех обезоружим, чтобы не попытались освободить своих князей и не пролилась кровь.
— Сровнять их лагерь с землёй!
— Всех перебить! — с новой силой загалдели воины.
— Следуйте за мной в полном боевом порядке. Каждый за малейшее нарушение и самовольство жестоко поплатится! — старший нойон маленькими огненными глазками впился в командиров.
Подчинённые, не раз испытавшие на себе беспощадную жестокость нойона, не выдержав грозного взгляда, склонили головы. Воины ещё немного пошумели, огромное море ещё поволновалось, побурлило и постепенно успокоилось.
Начальники отдавали распоряжения. В воздухе засвистели нагайки. Воины расходились по своим сотням.
Сотник Хайду подошёл к повелителю и дрожащим голосом проговорил:
— Великий нойон! Моя сотня всегда сражалась под знаменем Чагатая! Мы никому не уступим его убийц — отомстить должны мы!
— Будьте около меня, скоро вы мне пригодитесь, — Чормагон сел на коня и повёл войско.
Оставшись один, Бадрадин с трудом пробрался через густые заросли тростника. Гашиш, волнение и усталость осилили его, он расстелил бурку и тотчас заснул. Бадрадину приснился сон.
Исполнив свой долг, он входит в Аламутскую крепость. Навстречу является сам Аллааддин. Бадрадин протягивает ему окровавленный нож и почтительно докладывает:
— Я выполнил твоё поручение, властитель. Этим ножом я убил нойона Чагатая, и теперь его душа мучается в аду.
— Знаю, Бадрадин, мне уже доложили о твоей верности и преданности братству мулидов. Ты уже стал федави, и тебя ждёт блаженство в раю. Пожалуй сюда, Бадри! Вся Аламутская крепость и город празднует твою победу.
Аллааддин повёл Бадрадина и ввёл его в украшенную золотом и драгоценными камнями обширную залу.
Бедного федави облекли в дорогие одежды, посадили за золотой столик, подали ему изысканную пищу и напитки. Аламутцы в белых одеждах, упав на колени, возносили хвалу Бадрадину. Высоко под сводами сонмы ангелов пели гимны в честь самоотверженного Бадрадина.
От славословий и песнопений Бадрадин и без пищи сделался сыт, ему надоело глядеть на драгоценности, и убийца Чагатая взмолился перед властителем:
— Теперь, помилуй, властитель, и если аллах твоими устами не собирается дать мне нового поручения, отпусти из этого мира, довольно мне слоняться по грешной земле.
— У аллаха нет больше для тебя поручений, Ты уже очищен от грехов, твоя душа может расстаться с временным своим обиталищем и начать бесконечное путешествие по телам счастливых существ.
— Так пожелайте же мне доброго пути, властитель! — взмолился Бадрадин и преклонил колени.
Аллааддин долго напутствовал святого федави, благословил его и, проливая слёзы, попрощался.
Бадрадин закрыл глаза. Почувствовал, что почва уходит из-под ног, а он куда-то плывёт, или, вернее, его куда-то влекут. Вот уже Бадрадина кладут в могилу, и благоверному исмаилиту становится смешно: неужели им не ведомо, что он и минуты не побудет в могиле, прилетят ангелы, откроют могилу, и душа его, исполненная блаженства, начнёт своё счастливое путешествие из тела одного существа в другое.
Все ушли. Бадрадин один лежит в могиле и ждёт появления ангелов.
Стемнело. Весь мир объят сном и тишиной. Могила открылась, и прилетели два ангела. Бадрадин узнал ангелов: это Мункир и Накир. Они должны выполнить обряд: допросить покойного. Наверно, Бадрадина долго не задержат, они ведь от Аллааддина знают о самоотверженности преставившегося. Просто напутствуют на дорогу и отправят душу святого федави вселяться в тела других существ. Но у ангелов суровые лица, и в руках вместо цветов они держат калёное железо. Гневно сверкая глазами, направляются они к Бадрадину. Даже не поприветствовав святого покойника, схватили, повалили и начали избивать калёными прутьями по голому телу.