Цотнэ, или падение и возвышение грузин
Шрифт:
Венецианская праздничная ярмарка продолжалась обыкновенно целый месяц. Дож через Винченцо дал знать Цотнэ, что в течение недели у него не найдётся времени заниматься чем-либо другим, кроме купли-продажи, а заодно любезно советовал и князю Дадиани воспользоваться сказочным изобилием и дешевизной здешней ярмарки.
Со своей стороны и Цотнэ не очень спешил. Кроме приобретения кораблей, ему было поручено разузнать также о планах и помыслах, о внешней политике правителей Венецианского государства. Особенно стремился грузинский князь узнать, какое место
Появление Гугуты облегчило князю его задачу. Гугута владел итальянским языком лучше, чем своим родным. В столице властительницы морей он со многими был хорошо знаком, знал все ходы и выходы, мог проникнуть в любой уголок Венеции.
Чтобы не сидеть без дела, Цотнэ целыми днями гулял по городу, ко всему приглядывался, всё брал на заметку, а по вечерам, вернувшись домой, записывал дневные впечатления.
Мастерские там устроены были под открытым небом. Венецианские ткачи на виду у прохожих ткали дорогие шелка и парчу. Ослепительно блестела изготовленная тут же на станках драгоценная, тканная серебром и золотом парча, мягко мерцал бархат, а знаменитые венецианские гобелены вели нескончаемый рассказ об охотах и пирах, о жизни святых, о чудесах мира, о могуществе любви и о всесилии смерти.
Цотнэ, хорошо знакомый с прекрасными изделиями грузинских, армянских, персидских и греческих злато-кузнецов, которых много развелось в Грузии, всё же удивлялся высокому мастерству венецианцев. Его поражала тонкость и изысканность их работ по эмали, удивительное многообразие золотой и серебряной посуды.
Часами простаивал он у кузниц и плавильных печей. На его глазах бродячие западные рыцари и паломники, стремящиеся к Иерусалиму замаливать грехи, покупали боевое снаряжение и оружие, да и сам он выбирал лучшие образцы, покупал, чтобы увезти с собой.
Больше всего поражали его стекольщики. Окунув длинные трубки в расплавленное стекло, эти чародеи, подхватив концом трубки каплю стекла, постепенно наращивали её, вращая в воздухе и придавая ей различную форму с помощью ножниц и щипцов, превращали эти маленькие стеклянные шарики в покорные их воле и мастерству причудливые сосуды.
Празднества подошли к концу.
В понедельник утром Винченцо заехал за Цотнэ. Они вместе позавтракали и в гондоле направились к судостроительной верфи.
— Сегодня, князь, вы только посмотрите на верфи, но завтра вам придётся отказаться от вашей дорогой одежды и облачиться соответствующим образом, раз уж вы решили работать. Да!.. — Винченцо помолчал и тихим голосом сказал, как о чём-то пустяковом… — В день Вознесения вас посетил не совсем приятный гость. Как только нашла вас эта старая лиса?
Цотнэ обомлел. Он догадывался, что венецианцы не оставили бы гостя без внимания, но не думал всё же, что находится под постоянным пристальным надзором.
— Вот так он и околачивается по городам и собирает новости со всего света. Что он вам предлагал? Наверное, продажу кораблей и строительство верфей?
— Кто его слушает, и какое значение имеет, что он говорит! — Цотнэ сделал вид, что не придаёт никакого значения посещению Болончини.
— Повсюду так. Они стараются перейти нам дорогу. Теперь вот сунут свой нос и в Чёрное море, надеются выжить нас из Крыма. Но у венецианского льва пока ещё крепкие когти. Скоро он поставит на колени и Геную, так же, как поставил многих ей подобных.
Гондола пристала к берегу. До судостроительной верфи пошли пешком. Цотнэ уже издали почувствовал запах смолы и красок, дерева и стружек. У железных ворот их встретили управляющие верфями. Винченцо познакомил хозяев и гостей. Вошли в ворота, но, прежде чем перед ними открылось огромное пространство судостроительных верфей, им пришлось миновать ещё трое ворот. Наконец перед ними поднялся лес мачт. Строительство некоторых кораблей было близко к завершению, их готовили к спуску в море, некоторые же только что были заложены. Перед остовом одного из вновь начатых судов Винченцо остановил гостя.
— Сколько часов уйдёт на осмотр? — спросил он у управляющего верфями.
— По меньшей мере три часа, если будем осматривать внимательно.
— Не желает ли грузинский князь отметить каким-нибудь знаком этот вновь начатый корабль, — пока мы ходим по верфям, он, наверное, будет уже готов? Ну, как, успеем? Не оскандалитесь перед гостем?
— Не придётся краснеть, успеем!
Цотнэ подали кисть и краску. Он на верхней доске обшивки по-грузински написал своё имя.
Три часа осматривали верфь. Князь был поражён размерами верфи и теми новшествами, которые он здесь увидел. Он придирчиво осматривал всё и, не в силах скрыть восторга, по-грузински делился впечатлениями со своими спутниками.
— Глядите, друзья, такое нам и не снилось.
Прежде чем покинуть верфь, снова подошли к начатому кораблю и глазам своим не поверили: перед ними возвышалась стройная галера с двадцатью вёслами по одному борту. Её только что закончили красить, но имя грузинского князя было оставлено, как метка, на самом видном месте. Цотнэ не смог скрыть своего удивления.
— Если князю нравится, мы это судно включим в список кораблей, предназначенных к отправке в Грузию…
Цотнэ поклонился в знак согласия.
У Гугуты было много знакомых в Венеции. Он хорошо говорил по-итальянски и каждый вечер приносил Цотнэ новости.
— Догаресса, оказывается, считала сперва грузинского князя неотёсанным горцем, но теперь признается, что глубоко ошиблась. Рядом с ним хвалёные патриции кажутся варварами. Внешностью он пленителен и очарователен, но поведение и манеры тоже оказались утончёнными и изысканными.
— Их патриции — разбогатевшие купцы или морские разбойники, — отвечал князь Гугуте. — Их предков наши родители не пустили бы даже к столу. Если б эта ваша догаресса была немного знакома с историей и географией, то не думала бы об Одишском правителе, как о варваре. Но что поделаешь, Гугута. Богатство делает людей гордецами, вселяет в них чувство превосходства, приучает к пренебрежительному отношению к другим.