Цотнэ, или падение и возвышение грузин
Шрифт:
— Всё погибло?
Царь отвёл глаза и опустил голову.
— Всё сожгли, ни одного корабля не осталось.
— И верфь, и порт?
— Всё превращено в пепел.
— Зачем же и я не умер в ту ночь! — Цотнэ готов был зарыдать.
— Три дня горели верфи и суда. Когда я приехал, ещё дымились остатки.
— Никого не схватили?
— Некому было хватать, остались только убитые и раненые. Подкрались ночью, сделали своё чёрное дело, ночью же сели на корабли и скрылись.
— Мне слышалась итальянская речь…
— Что они были
— Организовать такое нападение, уничтожить многочисленную охрану могли только венецианские или генуэзские пираты. Венецианцы сами продали нам корабли, сами помогли строить верфь, они бы не сделали этого.
— Сделали бы, князь, и они сделали бы. Им и одного соперника хватает на море. Появление второго соперника их, конечно, не радует!
— Надо думать… Но это злодеяние, по-моему, совершили генуэзцы.
— Может быть, и они. Но утверждать не могу. Всех наших лазутчиков поставили на ноги, но пока нет у нас ничего, кроме подозрений и домыслов.
— Но как они так бесшумно подкрались? Стражи было много, и мы все были вооружены.
— Корабли их прекрасно оснащены. Но главное, конечно, — измена.
— Измена? — приподнялся Цотнэ.
— Измена и предательство…
— Кто мог предать?
— Враг был хорошо подготовлен и знал все пути. Ясно, что без предательства не обошлось.
— На кого ложится подозрение?
— Какие там подозрения! В ту же ночь бесследно исчез грек Никифор. Не нашлось его ни среди мёртвых, ни среди живых.
— Неужели Никифор предал нас?
— Почему это удивляет тебя, князь? Он предал свою родину, что ему стоило предать и твою? Улизнул из Константинополя, когда греческой столице было труднее всего. То служил Пизе, то Генуе. Кто больше платил, тем и выдавал тайны прежних хозяев. И нас он потому продал, что другие заплатили больше. А как было не верить такому отличному мастеру! Такого ведь и в Венеции не сыщешь!
— Среди кораблестроителей нет ему равного. Да видно и среди лазутчиков он не плох. Когда он успел скрыться? В тот день до вечера был со мной, не отходил ни на шаг.
— Скрылся вместе с нападающими. Они своих убитых и раненых тоже не оставили нам. Подобрали всех и увезли с собой, чтобы скрыть следы. Это нападение, как видно, готовилось долго и осторожно. Мы никогда не сможем узнать, кто его подстроил. У нас нет улик, а с пустыми подозрениями ничего не докажешь и никого не обвинишь!
Оба замолчали. Наконец Цотнэ решился сказать то, что его беспокоило.
— А теперь что мы будем делать? Совсем откажемся от Чёрного моря и оставим его другим?
— Некоторое время мы не сможем позволить себе такие большие расходы. Для строительства верфи и порта нужны крупные средства, а нам пока не до этого. Сейчас я предпочитаю готовиться к походу на Багдад. Одолеем халифа, отберём у него корабли и тогда с новыми силами начнём строительство не одной, а нескольких верфей. Ты мне веришь, Цотнэ? — Царь посмотрел князю в глаза, как
Дадиани знал, что царь ведёт непримиримую борьбу с вельможами, которые пекутся лишь о том, чтобы сохранить прежнее своё влияние при дворе и всячески связать по рукам и ногам ещё неопытного царя, подрезать крылья его смелым замыслам и как-нибудь превратить Лаша в покорного исполнителя их желаний. В этой борьбе каждая оплошность, каждый просчёт царя на руку явным и скрытым его врагам.
Царь упорствовал. Не хотел уступить, но судьба как будто действовала против него, мешала выполнению его смелых намерений, безжалостно уничтожала уже доведённые до осуществления его мечты.
Правда, царь продолжал стоять на своём не менял он и взятого однажды курса управления страной. Его поддерживала верность таких патриотов, каким был и Цотнэ Дадиани, князь Одиши. Цотнэ видел, что сейчас как никогда царь нуждается в поддержке и ободрении.
— Верю, государь, что под твоим предводительством мы и Багдад возьмём и Фазис опять построим!
— Неудача не может сломить нас, Цотнэ. Мы молоды и должны смотреть только в будущее, жить стремлением к победе, не сгибаться при поражении. Тогда будущее будет принадлежать нам — сильной, молодой Грузии!
Как заворожённый слушал Цотнэ возбуждённого Лаша. Ему передавалась непреклонность и бодрость молодого царя. За плечами он чувствовал те крылья, которые чуть не вознесли его в небо в день возвращения из Венеции. Теперь эти крылья опять влекли вверх, и Цотнэ верил, что должен взлететь высоко, для далёкого и долгого полёта. Но, оказывается, этим крыльям не дано было раскрыться.
И вот, почти через три десятилетия, с обломанными крыльями, с разбитыми мечтами Цотнэ возвращается после осады Аламута, больной, с надломленным здоровьем, разочарованный и махнувший рукой на всё на свете. Вместе с десятилетиями ушла не только его молодость, они унесли с собой веру в будущее и мечту о величии родины! Как не похож был нынешний Цотнэ на юного флотоводца, исполненного радости и веселья моряка, что стоял на носу возвращающегося из Венеции корабля и готов был вознестись в небо.
На арбе, направляющейся в Грузию, лежал обессиленный болезнью, измождённый мужчина, заросший седою бородой. О такой ли жизни, о таком ли конце мечтал Цотнэ! Его жизнь чуть не окончилась во время осады далёкого Аламута бесславно (горькая насмешка судьбы!) от расстройства желудка и поноса.
Когда там, за горами, он чуть не умер, он ещё жалел себя за такую бесславную кончину, но когда смерть отпустила когти и он начал поправляться, он почувствовал вокруг себя страшную пустоту. Цотнэ увидел, что самая высокая вершина его славы уже осталась далеко позади, в том дне, когда он вёл караван судов из Венеции и вступал в порт Фазиса. Для чего жить отныне, если во всей прошлой жизни не сумел осуществить ни одной смелой мечты, если не сбылось ни одной надежды?