Цотнэ, или падение и возвышение грузин
Шрифт:
Впереди него раскинулось огромное озеро, отороченное полосой камышовых зарослей. Направо от него вздымались раскалённые жарой скалы, налево плотная стена камышей. Цотнэ в нерешительности задумался, То ли ехать направо и по скалам обойти озеро, то ли вернуться обратно? Он опустил повод, и конь выбрал путь между огромными валунами, Если уж конь выбрал этот путь, то Цотнэ не стал препятствовать ему и на некоторое время полностью доверился чутью животного. Жажда или инстинкт вывели коня из лабиринта скал к берегу озера.
Мерин, фырча, склонился и прильнул к воде, Цотнэ потянул за повод, не давая разгорячённому скачкой коню сразу утолять жажду. Конь поднял голову и затих, навострил уши. Потом мотнул головой, изогнув шею, и тревожно заржал.
Со стороны скал где-то совсем близко раздалось ответное ржание.
Конь направился в ту сторону, и Цотнэ последовал за ним. Миновали скалы и вышли к окружённой камышами степи. По степи бродил, волоча за собой уздечку, конь царя. Он время от времени обречённо ржал, как будто призывал кого-то. на помощь.
Цотнэ сразу узнал царскую лошадь, и сердце у него зашлось. Он бегом пустился по скалам и только собрался схватить коня за узду, как увидел, что опередивший его мерин роет копытом землю. Цотнэ почувствовал недоброе. Он бросился к своему коню и от неожиданности окаменел: в луже крови, на спине, с закрытыми глазами лежал Лаша.
Вместо того чтобы сразу броситься к царю, Цотнэ, не двигаясь, смотрел на страшную картину. Казалось, он потерял способность не только действовать, но и шевельнуть рукой. Страх найти царя мёртвым, убедиться, что это не царь, но лишь его бездыханный труп, сковал все члены Цотнэ. Но всё же, решившись, он сделал шаг, другой, опустился перед Лаша на колени и дотронулся до его запястья. Царь был жив, хоть пульс бился слабо, прерывисто. От лужи крови уходил в камыши по сыпучему песку чей-то след.
Но размышлять было некогда, царю требовалась срочная помощь. До слуха Цотнэ донёсся топот коней, и он вздохнул с облегчением.
Показались Мхаргрдзели, Ахалцихели, Бакурцихели и Тмогвели. Они подскакали к озеру, спешились и кинулись к царю. Ахалцихели внимательно посмотрел на кровавый след, тянувшийся к камышам.
— Камыши окружить! — приказал он.
Слуги бросились исполнять приказ.
Царя положили на спешно сооружённые носилки и понесли к Багавану.
В камышах царские слуги нашли раненого тигра. Зверь с распоротым животом был при последнем издыхании, и слуги решили, что царь и тигр погибли в роковой схватке.
Наверное, все поверили бы той версии, если бы там же в камышах не нашли убитого асасина. Исмаилиту саблей была нанесена смертельная рана. Всё перепуталось: некоторые считали, что тигра убил царь, другие доказывали, что засланный врагами для убийства царя асасин умерщвлён царской саблей.
Грудь Лаша была растерзана в том самом месте, где заметен был след от монгольской стрелы. Едва зарубцевавшаяся рана опять открылась, так что никакими средствами не смогли приостановить кровотечение.
Тайные враги царя воспользовались несчастьем, чтобы расстроить свадьбу Русудан и Ширваншаха. Время ли встречать жениха, когда лишаемся царя, — ворчали они и требовали спешно везти царя в Тбилиси. И повезли бы, если бы лекарь не заупрямился и решительно не заявил:
— Как только тронем его с места, кровотечение усилится. Царь до Тбилиси живым не дотянет. Если не хотите его смерти, должны оставить его здесь лежать без движения. На помощь мне вызовите и других искусных врачей из Тбилиси. Мы попытаемся сделать всё, что в наших силах и возможностях.
Никто не осмелился перечить царскому лекарю, никто не решился положить на весы жизнь царя.
Но ни лекарства, ни искусство врачей не помогали. Царь уже был не жилец. Вместо того чтоб поправиться, он с каждым днём слабел и терял силы.
В тот день он проснулся в хорошем настроении.
— Где Цотнэ и Саргис? — спросил он, как только немного оправился.
— Они здесь — ночуют у вашей палатки, — доложили ему. Улыбка удовлетворения промелькнула на лице царя.
— Позовите!
В царский шатёр вошли Цотнэ Дадиани и Саргис Тмогвели, упали на колени, справились о здоровье.
— Садитесь, — Лаша указал вошедшим на стул и улыбнулся.
От царя остались кожа да кости. Он не походил бы даже на призрак того исполненного жизни и бодрости государя, который всего несколько дней назад вёл их на охоту и на скаку стрелой из лука поражал зверей. Глядя на едва дышащего, обескровевшего царя, оба подумали — в чём только держится дух… Но всё же, как могли, начали утешать и ободрять больного.
— Хвала господу, что лекарства помогли, и над Грузией снова восходит солнце счастья, — высокопарно сказал Тмогвели, стараясь улыбкой подкрепить слова надежды.
Лаша безнадёжно махнул рукой.
— Суета сует и всяческая суета… Откуда явились мы в этот мир, туда и возвратимся. И никто не может сказать, зачем мы явились и зачем уходим… — Немного отдохнув, царь ослабевшим голосом чуть слышно произнёс нараспев: — «Не найдёшь ты утешенья, слёзы горя проливая. Ничего не в силах сделать против воли божества я…» Так это, Саргис? Правильно я говорю?
— Правильно, государь. Но Руставели добавляет и то, что: «Муж обязан быть вынослив, в тяжких бедах пребывая!»
— Я стараюсь быть выносливым… Терплю, но для чего?! — у Лаша лицо исказилось от боли.
Слёзы набежали на глаза Тмогвели. Он поглядел на Цотнэ. Дадиани сидел, спрятав лицо в ладонях, и плечи его содрогались. От него надеялся Саргис получить поддержку и ободрение, а оказалось, что тот сам нуждается в ободрении. Саргис испугался, что царь откроет глаза и увидит их плачущими, вытер слёзы и, взяв правителя Одиши за плечо, крепко сжал его. Цотнэ осушил слёзы и наклонил голову, чтобы царь не видел его заплаканного лица.