Crysis. Легион
Шрифт:
Маяк торчит передо мной каменным тортиком, слой за слоем: ограждение на широком нижнем уровне, словно узор из глазури, второй этаж поменьше, из центра торчит здоровенная свеча. Вдоль наружной стены вьется лестница, но, еще не ступив на берег, вижу поблизости в инфракрасном диапазоне три светлых пятна. Наверняка внутри маяка есть еще.
БОБР сканирует эфир, выдает:
– Видел ту летучую хреновину? Я думал, она гонять нас явилась.
– Да куда ей, такой побитой? Ты что, не заметил: она ж горит?! Через пять минут сама грохнется.
– «Шафрановый-три» и «Восемь», не забивайте линию! Работайте молча, прочешите периметр – я нутром чую, жестянка пожаловала!
А, папочка Локхарт, явился отчитать деток.
– Да, сэр!
Я уже на лестнице, прижимаюсь спиной к стене, пока третий и восьмой простодушно трясут мудями, прочесывая периметр. Подумать только, надеются, что я покажусь перед ними – у одного вроде был друг в «Кобальте».
Ожидаю, пока голоса затихнут вдалеке, включаю невидимость на время, достаточное, чтоб высунуть голову и осмотреться. Ничего и никого – только спины шафранного дуэта вдалеке. Глазам не верю: Локхарт хоть и сволочь, но вовсе не идиот и не мог оставить южные подходы без охраны.
Ну конечно, вскоре слышатся и новые голоса. Я крадусь, а там некий засранец объявляет: лучше б с цефами пошел драться, а не сидел здесь, грея задницу. Засранка номер два предпочла бы развлекаться дома, трахая бойфренда.
Сауроново око над головой мигает, гаснет. Пару секунд ночь освещают лишь огни за проливом. Я гляжу на прожектор маяка, и на фоне облака жара от погасшей лампы замечаю меньшее пятнышко наверху, чуть похолодней. Включаю усилитель разрешения.
Ага, сидит, родимый, – и со снайперской винтовкой. Запомним.
Лампа вспыхивает снова, в глубине, за камнями, скрежещет механизм – луч света опять метет горизонт.
– Вот же дерьмо! Опять электричество пропадает.
– Знаешь, кореш, по мне, так Локхарт наш хрень гонит. Слишком близко к сердцу принял, спокойно не может.
– Куда там спокойно, когда траханый киборг половину друзей в гробы запихал. Я жестяного гаденыша хочу пришить не меньше Локхарта.
– Да ему сюда не подобраться!
– Может, он уже здесь? У него ж невидимость!
Да, у меня невидимость. Незримым я крадусь вдоль стены, и вот передо мной трое засранцев в доспехах, похожие на жуков – и ни хрена не видящих.
– Может, он прямо сейчас на нас глядит!
Я могу вытянуть руку и коснуться бедняжки, тоскующей о бойфренде. Искушение прямо невыносимое.
Но поддаться ему не довелось, потому что из-за угла выходит наемник номер четыре и касается меня.
Хотя «касается» – не то слово. Скорее утыкается – я же в невидимости. Тупой козел врезается с ходу и валится на жопу, дрыгаясь. Его приятели ржут – примерно полсекунды.
– Да он же тут! Мать вашу, он тут!!!
– М-да, – замечает Харгрив утешительно. – Ничто хорошее не вечно.
Я дятлам развлекаться не мешаю – пока идиот номер четыре падал, я уже отпрыгнул подальше от дождика из пуль, превратившего стену в швейцарский сыр. Но толку с того мало – через две секунды палить начинают на звук моих шагов по бетону. А еще через полсекунды невидимость выдыхается и пули сыплются на меня. Пару раз они успевают прошибить Н-2, прежде чем я закручиваю броню на максимум, но внутри-то для пули и целей нет, меня там почти не осталось, пуля отскочила от внутренней стенки, да и скатилась по ноге. Знаешь, Роджер, мне кажется, она до сих пор внутри болтается.
– Внимание, это «Шафрановый-два»! Огневой контакт в секторе «Браво»!
Я, само собой, контактирую в ответ, преподаю передовой линии «шафрановых» наглядный урок: при охоте на траханых киборгов хвастливой болтовни мало. Но потрепанные «шафраны» вызывают поддержку с воздуха и наземные резервы. Я луплю по башне маяка – надежды подшибить треклятого снайпера почти нет, но хоть заставлю его прикрыться, выскочу из перекрестья прицела. Подбираю у издохшего «шафрана» автомат «фелайн» – отличная машинка с малой отдачей и устрашающей скорострельностью – и направляюсь в глубь острова, стараясь сочетать незаметность и скорость.
Правда, на острове Рузвельта особо не спрячешься: от берега до берега сто пятьдесят метров, домов немного, а какие есть, разваливаться начали задолго до прилета цефов. Неподалеку высится одна такая развалина, и я тороплюсь к ней, попутно читая по GPS: «Больница “Ренвик”». Темновато для больницы: ни огней, ни хотя бы фонаря перед входом. Оно неудивительно, половина больниц накрылась к чертям собачьим после «двойной депрессии». Так или иначе, это здание – хорошее укрытие для меня. В инфракрасном свете не видно поджидающих за стенами синеватых теней, готовых взять меня на мушку и осыпать свинцом. Позади вопят, голосят в интерком, сверху, с большой высоты, доносится едва различимый рокот винтов. Меня отделяют от больницы смятая сетчатая изгородь да сорная трава – прятаться негде. Поэтому несусь со всех ног к больнице, ныряя и виляя, – вдруг чертов снайпер на крыше опомнился? Смотрю вперед и…
И не вижу больницы.
Это похоже вовсе не на больницу, а на средневековый замок или вроде того. Темная громада высится под дождем, на мгновение освещаемая молниями: три этажа древней кирпичной кладки с зубцами поверх стен, меж зияющих пустотой окон – сплошная подушка вьющегося плюща. Я на секунду замираю, глядя сквозь провалы окон на задымленное небо, чувствуя, будто провалился на три столетия. Поразительное место, кусок восемнадцатого века, умудрившийся прокрасться в двадцать первый.
Не удивлюсь, если здесь водятся привидения.
Древние кирпичи брызжут осколками от вполне современного тридцатого калибра, и я ныряю внутрь, под защиту стен.
Оказывается, это все-таки больница. Потом выяснил: в девятнадцатом веке тут собирали больных оспой – настоящей, исконной оспой, а не кубинским штаммом. Несколько лет больница считалась историческим памятником – прежде чем «Харгрив-Раш» выкупила остров с потрохами.
Больница задумывалась как место карантина, ее и выстроили в конце острова, чтоб несчастные пациенты не общались со здоровым населением, никого не заражали. Славное местечко для содержания тех, кто слишком опасен для цивилизованного общества. Жаль, я тогда этого не знал, – мне было бы куда уютнее.