Шрифт:
Глава 1
Когда тебе восемнадцать, мир кажется ярким, а жизнь – вечной.
Особенно если ты красив и успешен настолько, что умудрился поступить в лучший колледж страны. Ты мечтаешь вырваться из родного города, думаешь поселиться в столице, завести влиятельных друзей, может, даже из числа аристократов. У тебя есть шанс на будущее, уважение и благополучие.
Повсюду возможности – только руку протяни.
Когда мне было восемнадцать, перед самым моим отъездом в угольной шахте погиб отец. Скопленных денег едва-едва хватило на его похороны, на аренду и налоги – уже нет. А ведь наша семья не бездельничала: мать шила на заказ, мы с Тиной работали на фабрике. Но без зарплаты отца этого хватало только на еду.
Вдобавок Тина совсем замучили приступы кашля. Болела она уже давно, но на этот раз на её платке я увидел кровь.
Лекарства от чахотки дороги. Врач в городской больнице, осмотрев сестру, предложила готовиться к ещё одним похоронам – через полгода, самое большое – год. Конечно, если Тина пройдёт курс лечения в столице, тогда… быть может …
Когда тебе восемнадцать, ты красив, и тебе срочно нужны деньги, дорога лишь одна – стать спутником богатой скучающей аристократки.
Пристойно это только на словах. У нас на Острове равные права у мужчин и женщин. Звучит это красиво, но на деле означает, что моя сестра вместо того, чтобы рисовать, вынуждена была устроиться на фабрику в тринадцать – вместе со мной. Уверен, заразилась она именно там.
Но это у бедняков. У аристократов иначе: богатая леди имеет свой доход, поэтому, если ей наскучил муж, а развод по определённым причинам нежелателен, она может купить себе красивого юношу, который заменит ей супруга… в некотором роде.
Спрос на красивые лица в столице велик, я даже не представлял насколько. Однако и здесь меня ждал успех. Полученного вознаграждения хватило на лекарства для сестры и пенсию для матери.
Больше я их не видел.
Спутник – это фальшивые улыбки, обходительность, вежливость… секс. На Острове рабство незаконно, если ты сам себя не продашь. А именно это я и сделал.
Мир больше не казался ярким, а жизнь вечной. Собственно, спутник живёт до двадцати пяти, редко – до тридцати лет. Пока молодость не увянет, а красота не загрубеет.
Спутник – это когда на тебя смотрят с презрением даже слуги. Когда вынужден делать вещи, которые стыдно представить. Когда ненавидишь всё вокруг, а больше всего – себя.
Я не знал, вылечилась ли сестра, стала ли она художницей, не бедствуют ли они с матерью. Я больше не мог о них думать – это запрещено. Спутнику вообще думать не следует. Ему нужно быть красивым и улыбаться.
К двадцати годам я научился очаровывать одним лишь взглядом… И чувствовал себя гнилым внутри, как будто я тоже умер и разлагаюсь, только снаружи этого не видно.
Я думал, так и будет. Что могло измениться?
Я ошибался.
***
В середине зимы король тяжело заболел. Он был далеко не молод, хворал и раньше, но в этот раз лёгкая простуда превратилась в лихорадку, не помогали ни врачи, ни дорогие лекарства.
Королевский двор приготовился к трауру.
А потом появилась она. Рассказывали, она пришла из ниоткуда и вылечила короля одним прикосновением.
Ну да. А ещё при дворе говорят, что призрак пропавшей без вести сестры короля ровно в полночь требует свою камеристку, так что…
Однако выздоровев, король назвал её дочерью той самой пропавшей сестры. То есть, своей племянницей. И подарил титул принцессы.
Принцесса Шериада.
Каких только слухов о ней ни ходило! Якобы она новая фаворитка, которой удалось взлететь выше, чем другим королевским пассиям. Или шпионка с Большой земли, шаманка, целительница. Очарует короля – тогда нас всех ждёт набег варваров из-за моря.
Никто не знал даже, как она выглядит.
Естественно, в высшем обществе только и разговоров было, что о ней.
– Откуда она взялась? – спросила как-то во время завтрака леди Лавиния, моя госпожа на тот момент.
Её муж, граф Эштон, лишь хмыкнул, не отвлекаясь от газеты. Новоявленной принцессе посвятили целый разворот, в котором снова не было ничего, кроме домыслов.
Я подлил леди кофе, и она поймала мою руку. Не будь рядом мужа, дело бы этим не кончилось. Хотя… По утрам Лавиния не живее сонной мухи.
Но муж был, и он, конечно же, сделал вид, что ничего не заметил. У него самого имелась любовница, правда, из среднего класса, и граф ездил к ней чуть не каждый вечер. Леди тоже закрывала на это глаза.
Свободные нравы высшего общества.
– И всё-таки? – Лавиния поджала губы, отпустив мою руку.
Граф проворчал что-то неопределённое. Его больше волновали сводки фондовой биржи, а не очередная девица королевских кровей.
– Уже ведь есть одна. Зачем им ещё? – сказал он, когда Лавиния спросила в третий раз. Как любую даму, приближенную к королевской семье (но не настолько, чтобы войти в круг друзей), этот вопрос очень её волновал.
– Ах, ты не понимаешь! – отмахнулась графиня.
Их разговор за завтраком всегда сводился к одному: граф «не понимал», не спорил, а к обеду уезжал в министерство финансов. И не возвращался до полуночи.
Впрочем, графиня без него не скучала.
Нас у неё было двое. То есть, всего двое – удивительная прижимистость для людей её круга. Герцогиня Алден, например, первая модница двора, по слухам, держала целый гарем. «Никогда не повторяй платье и мужчину», – был её девиз. Сопровождавшие её спутники действительно всегда были разными, как и платья.
Лавиния утверждала, что привязчива, и в её сердце хватит места только мне и Раю… Ложь от начала и до конца – просто её вкусы были настолько экзотичны, что чем меньше людей о них знают, тем лучше.
– Король даёт бал, – заметил граф, бросая газету.
Рай её поднял и, пользуясь тем, что на него не смотрят, закатил глаза. Ну да. Бал. Особенно королевский. Хуже только приём у той же герцогини Алден.
– Бал? – воодушевилась графиня. – Когда?
Рай протянул ей газету. Лавиния залезла в неё носом – без очков она плохо видела.