Цвет
Шрифт:
Клык стоял у входа в пещеру и ждал меня с отчетом.
Через некоторое время я научился его понимать. Все эти мелкие жесты, без которых он не обходился, несли информационную нагрузку. Иногда он даже произносил единичные слова, никак не связанные с тем, что он делал или что происходило вокруг него.
Казалось, у него два разума. Один занимается повседневными делами, а второй витает в высших сферах, лишь изредка снисходя до потребностей бренного тела. Впрочем, потребности были малы, лишь бы биологический носитель был жив, удовлетворен во всех смыслах и не отвлекал главный разум избыточными желаниями.
Меня он включил в систему предметов, которые доставляли удовольствие. А так как я был весьма капризным объектом, требующим повышенного внимания, гесс возился со мной много по его меркам. Он выделил мне место для сна, соорудил прочную постель из деревянного каркаса и сухих трав, дал долю в общей пище, которую периодически приносил. Ели мы всё, что попало. Хорошо хоть в первое время я не видел, чем это было в сыром виде. Но растительная пища явно преобладала.
Клык учил различать съедобное, несъедобное и ядовитое. Главным отличительным признаком съедобности был цвет еды. Не важно — росла она, бегала, ползала или летала. Очень удобно.
О планах руководства колонией я помнил. И каждый день просыпался с мыслью, что именно сегодня колонисты начнут наступление на гессов. Вот только как можно воевать с народом, представители которого рассеяны по громадной территории? Или люди выдвинули новый ультиматум, и его срок еще не истек? Или просто плюнули на аборигенов и занялись своими делами? Я не знал.
Спокойствие Клыка в этом вопросе действовало мне на нервы. Я несколько раз рассказывал ему о планах администрации, но он неопределенно отмалчивался, никак не показывая — понял он мои слова, или нет.
Живя рядом с гессом, я всё же постиг бессмысленность устремлений колонистов. Люди могли занять всю площадь планеты, но так и не встретиться с аборигенами. Не было ничего, что могло привести к столкновению интересов двух рас. Убить гессов можно было, только задавшись этой целью, пригласив силы усмирения и предъявив им неопровержимые доказательства враждебной человечеству деятельности. Собственных сил у колонистов не хватало.
И с какой стати мне надо лезть в их конфликт? Да и конфликта-то никакого не было: каждый занимался своими делами, никак не контактируя с предполагаемым соперником. Если разумный не хочет заботиться о своем будущем, то вправе ли сторонний наблюдатель делать это за него?
Постепенно я расслабился, лишь отмечая череду неотличимых друг от друга дней, проходивших мимо меня. Наконец-то я обретал истинное спокойствие, которого мне так не доставало в жизни. Можно было просто созерцать, находя смысл в малейшем дуновении ветерка, поднимающем сухие листья.
Но достичь полного просветления не удавалось: я не мог избавиться от влияния внешнего мира. Иногда к Клыку приходила женщина. Гесс выгонял меня из пещеры указующим жестом, и я безропотно шел куда подальше, чтобы не слышать их криков. И всё равно возвращались будоражащие воспоминания, от которых я уже почти избавился, и требовали моего внимания и участия.
Чтобы отвлечься, приходилось что-то делать. И в этом у меня было полное раздолье. Свобода делать, что мне заблагорассудится. Но за нею — скука. Я был вынужден сам искать себе занятия — Клык упорно не желал мне в этом помогать. Самое простое — осматривать окрестности. Никто не препятствовал мне, я мог ходить, где угодно, лишь бы не забирался на личную территорию других гессов. Но я не собирался пересекать хребет, даже по перевалу, лишь затем, чтобы меня оттуда ненавязчиво попросили. Интересного хватало и здесь.
Например, посадки растений, стебли которых гессы ели практически каждый день. Каждое такое деревце росло рядом с другим, кривые и острые колючки которого защищали съедобное от посягательств травоядных. Надо было аккуратно срезать стебель у корня, выпутать из черных колючек и не дать ему снова залезть в землю. Растение извивалось, дергалось из стороны в сторону, стараясь не только вырваться, но и бросить вас в колючий куст. Если бы такое удалось, последствия могли быть печальными. Колючки вонзались глубоко в тело и очень легко ломались, что приводило к нагноению и интоксикации. Вытащить хрупкие обломки не взялся бы и диагност. Мелкие животные погибали сразу, а людям пришлось бы изрядно помучиться.
Но как же ловко Клык управлялся с ними. Работал он голыми руками, потому что любое растение обычно гибло, если до него дотрагивались как-то иначе. Его виртуозность поражала. Он разматывал деревце, обходя вокруг колючего куста, и никогда его не задевал.
Чужой незнакомый мир интересен, пока он не становится привычным окружением. А я не биолог, чтобы поражаться здешним чудесам и пытаться их классифицировать. Как только понимаешь, как вести себя, чтобы не пострадать от местной биосферы, она становится фоном.
В скалах, которые я видел каждый день, тоже не было ничего необычного: базальты, граниты, иногда порфиры. Будь я профессиональным геологом, меня вполне могли бы заинтересовать выходы пород на поверхность, но только на первое время, пока не создана геологическая карта и не выдвинута теория развития планеты.
По своим устремлениям я больше напоминал браконьера: найти красивый камушек и захапать его себе, даже не думая, существует ли запрет на его разработку в данной местности или нет. Так что впечатлениями я уже был сыт. Мне хотелось чего-то созидательного. Но Клык упорно не реагировал на мои намеки, предпочитая не слышать прямых вопросов.
— Как вы можете жить отдельно друг от друга? — спросил я, сам устав от своих ежедневных вопросов о смысле бытия.
«Так проще и удобнее», — вдруг ответил Клык.
— Но ведь многие работы невозможно выполнить одному.
«Тогда мы собираемся вместе».
— А отдых? Развлечения? Общение с друзьями? Походы в гости?
«Нет необходимости».
— Как это — нет? Это — основа общества. Иначе его и нет вовсе, а есть просто отдельные представители разумной расы. Ведь ваши старейшины принимают же решения. Как они узнают, что будет плохо, а что — хорошо?