Цветные миры

Дюбуа Уильям

Там горсточка видных негров богатеет, а масса чернокожих бедняков становится с каждым днем все беднее. У негритянских лидеров одна только цель: быть похожими на белых американцев — стать богатыми, бесшабашными и задирать повыше нос. Да, он мог бы попасть в их компанию. Ну а потом что? Ему, Аделберту, чужды чванство и хвастовство — он абсолютно уверен в себе и знает себе цену. Его не интересует, что думают о нем другие американцы и, в частности, другие негры. Но ему хочется найти для себя какое-то значительное дело — настолько важное, чтобы ради него стоило рискнуть жизнью. Аделберту стало казаться, что он такое дело уже нашел. Конечно, он еще не вполне уверен в этом — разве можно в нашем проклятом мире быть в чем-нибудь вполне уверенным? Но почему

бы не попробовать? Бросить все к черту и заняться Африкой! Аделберт вскочил и поспешно начал собирать вещи. Едва он выложил на диван груду чистого белья и наклонился над самым крупным из своих чемоданов, как дверь тихо открылась и тотчас же захлопнулась. Он оглянулся — у двери стояла вьетнамка. Платье у нее было порвано, лицо залито смертельной бледностью; в руке она держала окровавленный кинжал. Девушка изумленно вглядывалась в него.

— Это вы? — еле слышно прошептала она и вдруг пошатнулась.

Аделберт бросился к ней, но она, выпрямившись, приложила к губам палец, предупреждая о молчании. В холле послышался шум, и кто-то настойчиво постучал в дверь. Не говоря ни слова, Аделберт схватил девушку, толкнул ее на диван и забросал сверху бельем и костюмами; она была так миниатюрна, что груда вещей почти не увеличилась. Аделберт быстро перевернул забрызганный кровью половик перед дверью и, делая вид, что возится с чемоданами, чуть поднял голову и сердито пробурчал:

— Entrez [2] .

— Мсье, — вежливо обратился к нему парижский жандарм, — если не ошибаюсь, сейчас сюда вошла женщина.

Аделберт небрежно повернулся к жандарму, и тот заметил его тонкую сорочку и безукоризненно сшитые брюки.

— Сэр, — сказал Аделберт, поднимаясь и закуривая сигарету, — одна дама вышла отсюда в шесть утра. Она не возвращалась, а другой я не приглашал. Я ждал, что этот дубина консьерж поможет мне с чемоданами, и, когда вы постучали, подумал, что это он. Вы случайно не видели его?

2

Войдите (франц.).

— Нет, мсье. Прошу извинения, но дело в том, что в этом доме скрывается опасная преступница. Не позволите ли вы мне осмотреть вашу квартиру?

— Сделайте одолжение, сэр, только, пожалуйста, не трогайте моих вещей. Я чуть ли не всю ночь разбирал их.

Жандарм обыскал спальню, крохотную ванную, дубовый шкаф, заглянул под кровать, за двери. Обескураженный неудачей, он готов был без конца извиняться и поспешно ушел, пятясь к двери и вежливо при этом кланяясь.

Груда белья и костюмов даже не шелохнулась. Когда Аделберт поспешно сбросил с дивана вещи, он увидел, что девушка лежит совсем неподвижно, словно мертвая. Его охватил невольный страх. Он быстро налил в ванну теплой воды, поднял небольшое тело вьетнамки, сорвал с него изодранную одежду и опустил в воду, осторожно растирая его, массируя виски, щеки и шею. Она лежала, напоминая собой изящную, несказанно прекрасную золотую статуэтку богини. Аделберт был уверен, что она мертва, и на мгновение ужаснулся яри мысли о том, в какое затруднительное положение он может попасть. Но вот ему показалось, что кровь у девушки слегка пульсирует. Он открыл бутылку коньяку и влил ей в рот несколько капель, Она слегка шевельнулась, когда он поднял ее и положил на кровать, укрыв теплым одеялом и нежно поглаживая ей виски и лоб. Затем он влил ей в рот еще немного коньяка, и она вскоре уснула; сердце у нее билось нормально.

Он отошел, чтобы собрать и куда-нибудь спрятать ее одежду. Взглянув на ее разодранные, залитые кровью вещи, он вдруг понял весь ужас того, что произошло. Аделберт не был ни брезглив, ни излишне чувствителен — он знал, что такое смерть и убийство. Внезапная или насильственная смерть даже в многолюдном Чикаго считалась сенсацией, но в Корее он видел, казалось, одну сплошную смерть. Война

была убийством, а убийство — войной. Из-за этого-то окружающий мир и был для него так омерзителен. И вот сейчас этот гнусный мир коснулся своей безжалостной рукой милой хрупкой девушки, которая почему-то волновала Аделберта так, как не волновала еще ни одна женщина. Да, она была очень красива, но, увы, не чиста душой — эта девушка умышленно нарушила заповедь: «Не убий!»

Аделберт медленно выпрямился и свернул окровавленные вещи в узелок, стараясь, чтобы он был как можно компактнее. Затем осторожно поднялся по лестнице на чердак и выглянул наружу. На крыше стоял полицейский. Аделберт вернулся в комнату, спрятал узелок между уложенными вещами и присел, чтобы собраться с мыслями. Ему необходимо увидеть д’Арбусье! Он направился было к двери, но остановился и на цыпочках подошел к кровати. Было уже за полночь. Вьетнамка все еще спала, дыхание ее было ело заметным, по ровным. Аделберт начал было стелить себе постель на полу, но его снова охватила внезапная тревога. Что, если она ночью умрет? Полураздетый, он лег рядом с ней на кровать и нежно ее обнял.

Неожиданно вздрогнув во сне, Аделберт проснулся. Хрупкое тело девушки прильнуло к нему. Он понял, что вьетнамка уже не спит, хотя глаза у нее по-прежнему были закрыты, и стал разглядывать ее лицо. У нее была гладкая кожа бледно-золотистого тона и безукоризненно правильные черты лица. Она выглядела не так молодо, как казалось на первый взгляд. Видимо, ей было лет двадцать пять. На ее лице были заметны неглубокие, но отчетливые морщинки. Она, несомненно, познала горе и отчаяние, много страдала. Чем эта девушка так неодолимо влечет его к себе? Аделберт никогда не любил и, пожалуй, слегка презирал женщин, даже тех, к которым испытывал чувственное влечение. Он лежал тихо, подперев голову рукой. Задумавшись, Аделберт слегка привлек девушку к себе. Она не сопротивлялась, но и не сделала ни малейшего движения ему навстречу.

Аделберту казалось, что его неприязнь к женщинам выросла из его давнего чувства обиды на мать. С самого дня его рождения мать пеняла на то, что он слишком темнокож. Сама она обладала светло-кремовой кожей, была миловидна и очень тщеславна; будь у него кожа более светлого оттенка, при его вьющихся волосах и выразительном лице мать всегда выставляла бы его напоказ. Но он был «неприлично черен», и она стыдилась сына. Его всегда отодвигали на задний план. Такое пристрастное отношение к Аделберту замечал даже отец, но мать своими вкрадчивыми, кошачьими манерами всегда умела обвести его вокруг пальца.

Если бы Аделберт идеализировал свою мать или хотя бы признавал ее действительно красивой, он, может быть, страдал бы больше. А так он старался быть выше чужих мнений. Он убедился, что почти всегда может легко добиться своей цели, а среди всего того, что его прельщало и чем он дорожил, мать занимала последнее место. Аделберт вырос, не испытав чувства, которое его друзья называли любовью. Он иногда целовал и обнимал девочек; став постарше, познакомился с половой жизнью, но глубоких переживаний при этом у него никогда не было — он всегда оставался равнодушным.

А сейчас… Аделберт приподнялся и взглянул на лежавшую рядом с ним девушку. Ее глаза смотрели открыто и ясно прямо в его глаза. Какое-то мгновение он лежал неподвижно, затем прильнул к ее губам долгим и нежным поцелуем, и она ответила ему. Быстро встав, он прошел в ванную, вымылся и оделся. Затем вернулся в спальню и принес ей свое белье, костюм и несессер с швейными принадлежностями. Она еле слышно поблагодарила его, и он вышел в гостиную, закрыв за собой дверь. Затем сел и стал обдумывать положение. Да, надо увидеться с д’Арбусье. Надо также каким-то образом не допустить, чтобы в квартиру до его возвращения вошел консьерж. Существует еще и опасность вторичного появления полиции. Придется пойти на риск. Но самое главное — надо сейчас же повидать д’Арбусье, хотя Аделберт и не представлял себе достаточно ясно, почему он возлагает такие надежды на эту встречу.