Цветные миры
Шрифт:
Перед Дао и Аделбертом стояла трудная и рискованная задача — бежать из Франции в колониальную Африку. Будь Аделберт один, он мог бы свободно проехать до Бамако и Тимбукту через Алжир или Марокко, по древним путям через бескрайнюю пустыню. А Дао? Для нее, повинной в убийстве, за чью голову было назначено щедрое вознаграждение, все легальные пути были отрезаны. Аделберт коснулся вопроса о денежных средствах. С этой стороны, ему казалось, затруднений не будет. Но когда он протянул Дао свою тысячу долларов, она как-то странно взглянула на него и выложила на стол целое сокровище из драгоценных камней, золотых и серебряных
— Они ваши! — сказала она д'Арбусье. — Если я поеду в Африку, то без всяких средств, А разве ты поступишь иначе? — спросила она, обращаясь к Аделберту.
Он медленно поднялся и ответил со своим обычным независимым видом:
— Я тоже начну все с самого начала!
Два дня спустя, вечером, вниз по Каннебьеру, в направлении старого порта, шли не спеша двое мужчин и стройный мальчик с небольшим рюкзаком за плечами. Возле руин, некогда бывших позором Марселя, они остановились. Вслед за ними шли двое полицейских; когда те поравнялись с ними, мужчины повернулись и пошли обратно, но мальчика уже с ними не было. Час спустя на Африканской площади из-за груды булыжника осторожно выскользнули мужчина и мальчик и зашагали к набережной, возле которой лениво покачивалась парусная шлюпка с низкой осадкой, по всей видимости порожняя. Они направились было к этой шлюпке, как вдруг перед ними вырос полицейский.
— Если не ошибаюсь, мадам Дао Ту? — вежливо спросил он, держа, однако, руку на кобуре.
В руке у Аделберта появился пистолет, но Дао Ту выхватила его и швырнула на землю. Шагнув вперед, она сказала:
— Да!
Аделберт с первого взгляда заметил, что полицейский — азиат. Дао, обратившись к нему, заговорила тихо и четко, ее повышая голоса, по взволнованно и убедительно. Слова ее лились потоком; они звучали то гневно, то иронически; иногда Дао Ту почти злобно шипела, выражая чувства ненависти и презрения, а затем взывала к идеалам и благородству. Она говорила о жестокости, страданиях и смерти. Аделберт видел, как полицейский слушал сначала с безразличным видом, затем с напряженным вниманием, потом в ужасе отпрянул и поднял руку в знак обиды и протеста и наконец вздрогнул и сдался. Опустив голову, он молча повернулся и ушел.
Внезапно беглецов окружил отряд французских солдат. Сержант, выступив вперед, сделал знак рукой, как вдруг просвистела пуля, и он замертво упал. Сбитые с толку солдаты топтались в нерешительности; в тот же миг в сгущающемся мраке послышался крик:
— Вот они! Держите их, держите!
Вдали по набережной быстро мчались двое людей, направляясь к большому судну, еле заметному в темноте. Солдаты повернулись и бросились за ними, безостановочно стреляя. Было видно, как беглецы внезапно упали и остались неподвижно лежать в луже крови.
Оказавшись одни, Аделберт и его жена, никем не замеченные, быстро добежали до небольшой шлюпки, тихо покачивавшейся в окутанной туманом бухточке. Не мешкая, они прыгнули в нее, и шлюпка, подняв треугольный малиновый парус, скользнула в ночную темень, взяв курс на Африку. Кто были люди, которые там, на побережье Франции, пожертвовали за них своей жизнью, они так никогда и не узнали.
С сияющими глазами они плыли к Черному Югу. Дао Ту сидела рядом с Аделбертом, ее маленькая рука покоилась в его руке.
— Итак, дорогой мой, куда же мы теперь направляемся? — спросила она.
Аделберт нежно посмотрел ей в
— Прежде всего через море в Алжир, где я стану французским чиновником. Затем через Сахару за тысячу пятьсот миль, в Тимбукту. Оттуда еще за пятьсот миль вниз по Нигеру и на запад, до Мосси, где мы станем африканцами. И наконец, в Гану.
— В Гану? Впервые слышу о ней!
— Твои предки знали о Гане. Она ждет нас. Наши дети полюбят ее.
Аделберт запел старинную негритянскую песню, слышанную им от деда, и Дао легко подхватила мотив.
Конго свергалась с небес прямо в ад, В джунглях гремел похоронный набат, Волны стонали, и ведал творец: В муках реки человеку конец!Глава девятнадцатая
Брачный союз
В ожидании дня, когда Мануэл в последний раз проведет очередной выпуск студентов и, выйдя в отставку, сможет приехать к ней, Джин Дю Биньон проработала около года мастерицей на атлантской фабрике. Она хорошо понимала, что за такой короткий срок и при столь ограниченных возможностях трудно добиться многого. Между тем за это время в жизни Мансарта произошло изменение, которое вначале казалось несущественным, но в дальнейшем чуть не стало роковым.
Стремясь ослабить разногласия по расовому вопросу, новые лидеры Юга пришли к решению уравнять по возможности негритянские школы со школами для белых. Они благожелательно отнеслись к увеличению федеральной помощи государственным школам и собирались предоставить государственным колледжам для цветных более справедливую долю постоянных ассигнований. Но негритянская организация — Национальная ассоциация содействия прогрессу цветного населения — обратилась в суд, требуя отмены сегрегации не только в отношении жилищ, транспорта и избирательной системы, но и школ. Она уже добилась для негров на Юге права поступать в профессиональные училища и в аспирантуру наравне с белыми.
Все эти мероприятия в пользу негров проводились в жизнь очень медленно, наталкиваясь на упорное сопротивление. Но в конце концов, закон есть закон, и кто знает, что еще будет, если вопрос о сегрегации в государственных школах Верховный суд решит в пользу негров? Как раз в это время Лаймз, намеченный в преемники Мансарта, возвращаясь в своем ловом «паккарде» домой, развил недопустимую скорость, налетел на тополь и погиб. Почему бы в связи с этим не отложить уход Мансарта на пенсию до 1956 года, когда ему исполнится восемьдесят лет? К изумлению Мансарта, именно этот вариант и был предложен ему на предрождественском заседании совета попечителей.
Мансарт не соглашался, заявляя, что у него есть свои, планы. Совет настаивал: пусть так, по, может быть, он все же поработает еще года два, ну, скажем, до конца 1953 учебного года, в интересах дела и из уважения к совету? Мансарт неохотно сдался. Тогда совет принял решение, что после ухода Мансарта в отставку ему будет выплачиваться пенсия в размере половины оклада. Характерно, что сам он отнесся к этому решению совершенно равнодушно. Его жалованье с давних пор составляло пять тысяч долларов, и, значит, пенсия составит две тысячи пятьсот долларов в год.