Цветок моего сердца. Древний Египет, эпоха Рамсеса II
Шрифт:
Меритамон, вначале от страха за брата почти не боявшаяся за себя, теперь боялась за себя все сильнее. Не пускают с охраной! А она ведь дочь такого важного господина – одного из важнейших людей в стране, дочь верховного жреца Амона… узнав жрецов Амона, она уже представляла себе, сколько ее отец мог нажить себе врагов…
Когда она пошла по аллее, ведущей ко дворцу, ее одолел противоположный страх. Косясь на аккуратно подстриженные деревья, чтобы не смотреть на приближающийся дворец, Меритамон думала, что идет к богу. Она ступает по тем же плитам, по каким ходит он… дышит одним воздухом с ним… каждый из этих стражников, стоящих
Вдруг навстречу быстрым шагом вышел высокий человек, так разодетый, что Меритамон приняла его за придворного. Она остановилась, ужасно сожалея о своем простом и вымокшем от пота платье, о том, что на ней почти нет украшений, кроме серебряного ожерелья и любимого ониксового венчика для волос… подаренного отцом…
– Кто ты? – уже сурово спросил важный человек. Меритамон подняла голову.
– Я госпожа Меритамон, дочь Неб-Амона, первого пророка Амона. Тебе знакомо это имя?..
Она правильно не добавила “господин”, потому что, услышав имя ее отца, человек низко, едва ли не подобострастно поклонился ей.
– Прости, госпожа. Я вестник Инхерка. С какою целью ты прибыла во дворец?
“Увидеть фараона”, чуть не сказала Меритамон.
– Мне передали, что здесь господин Хорнахт, начальник строительных работ его величества, - сказала она. – Могу ли я увидеть его, вестник Инхерка?
Вестник замер, будто в испуге.
– Господин Хорнахт здесь, - с тем же оттенком подобострастия, но вместе и с оттенком страха сказал он. – Но он сейчас занят с Великим Хором*. У тебя неотложное дело к этому господину, госпожа Меритамон?
“Совершенно неотложное!..”
– Могу ли я подождать господина Хорнахта здесь? – спросила Меритамон. – Я не смею… мешать делам его величества…
Она сказала последние слова шепотом, осознавая с ужасом, что говорит. Так, как будто она и вправду могла бы помешать делам фараона! Она! Помешать богу!..
Букашка во дворце, вознамерившаяся помешать хозяину…
– Конечно, госпожа, - сказал вестник; несмотря на то, что он был ниже ее, здесь этот человек чувствовал себя намного уверенней. – Ты можешь последовать за мной, и я укажу тебе, где подождать. Господина Хорнахта направят к тебе, когда он освободится.
Это ее, девчонку, следовало бы направить к начальнику строительных работ его величества, подумала Меритамон. Но она удержалась от поправки.
– Благодарю тебя, Инхерка, - сказала она. – Проводи меня.
Он поклонился и пошел впереди. Меритамон следовала за ним немного более уверенно – но с таким чувством, будто держится за нить, тянущуюся от этого человека, ее проводника; стоит выпустить из рук эту нить, и случится что-то ужасное.
Она и впрямь чувствовала себя букашкой, ползущей по дому бога – Меритамон не испытывала такого чувства в любимом храме Амона: в храме она была частью Опета Амона, пусть маленькой, но дорогой частичкой… своей… а здесь такой же крошечной, но чужой. Вот-вот кто-нибудь раздавит ее своей позолоченной сандалией.
Дорожка давно кончилась, и она со своим слугой и вестником шла по залу, стены и пол которого были сплошь выложены лазуритовыми плитами – синими, божественными плитами. Высоко горели алебастровые светильники. Вдоль стен, подобно статуям, стояли
И она посмеет чего-то просить здесь?..
Она испытала огромное облегчение, когда они свернули в маленькую – конечно, только в сравнении с этим залом – комнату, сравнительно скромно убранную. В нее проникал солнечный свет, она была наполнена радостью…
Меритамон едва смогла дойти до кресла – так вдруг задрожали ноги. Даже мысль о фараоне больше не потрясала ее; единственные мысли, которым она могла отдаться, были мысли о брате.
Меритамон сейчас так любила его, этот единственный оставшийся ей образ отца… отца, которого Аменемхет убил.
“Отец и без того умирал, - подумала Меритамон, скорчившись в кресле и закрыв глаза ладонью. – Отец умирал в мучениях, а Аменемхет облегчил их…”
Конечно, это не сделает и не может сделать Аменемхета правым. Меритамон никогда не простит брату того, что он сделал, какие бы причины ни побудили его такое совершить. Но она не хотела, чтобы этот преступник умер. Сейчас Меритамон понимала Хепри, ту любовь и ненависть, что он испытывал к матери.
– Тамит сбежала, - пробормотала она. – Смогла бы я держать его за руку, обнимать его, зная, что его мать умерла по… по нашей вине?
По вине господ…
Меритамон совсем забыла, что она в чужом месте, более того, во дворце. Но вдруг обнаружила перед собой одного из тех одетых в золото слуг, что подпирали стены дома фараона. Прислужник молчал, держа перед собою поднос с угощением – вином, гранатами и медовыми лепешками. Меритамон вдруг ощутила, как подвело желудок, чуть не напомнивший о себе неприличным урчанием.
Она протянула руку, чтобы взять поднос, но тут неожиданно подумала, что ничего не знает о том, кто готовил и подавал эту еду…
Она сходит с ума!
И Меритамон бормотала вслух, а слуга, должно быть, все это время стоял рядом. Но теперь уже ничего не сделаешь.
Госпожа взяла поднос себе на колени и стала есть. Она сжевала целых две лепешки с красивого серебряного блюда, как услышала тяжелые шаги, а потом увидела того, кого обещали к ней прислать, точно ее подданного.
Хорнахт был одет в тончайшую длинную желтую юбку с тонким позолоченным поясом, присборенную по моде; его торс был обнажен, смуглые мускулистые плечи украшены каждое парой золотых браслетов с каменьями. На груди висело неширокое – в несколько рядов золотых звеньев - ожерелье с голубой эмалевой подвеской, не скрывавшее боевых шрамов прошлых лет, казавшихся бледнее и заметнее из-за густого загара.
Лоб Хорнахта венчал золотой обруч – как и раньше, начальник строительных работ был без парика, и его длинные черные волосы неопрятно свалялись после многочасовых занятий с фараоном. Должно быть, они обсуждали план нового храма самого царя. Только эта погрешность во внешности заставила Меритамон преодолеть благоговейный страх перед своим могущественным старшим другом.
Она встала, неловко держа в руках поднос; Хорнахт хотел забрать его у нее и отставить, но Меритамон дрожащим голосом предложила ему присоединиться к трапезе. Хорнахт не отказался. Он сел напротив нее на подушку, жадно откусывая от нетронутой лепешки. Увидев, что единственный кубок остался у Меритамон в руках, а лепешки кончаются, Хорнахт щелкнул пальцами, и тот же слуга, что прислуживал дочери Неб-Амона, бросился ухаживать за господином.