Цветок моего сердца. Древний Египет, эпоха Рамсеса II
Шрифт:
– И не нужно, отец, - горячо встрепенулся Хепри, но Яхмес видел его лицо.
– Довольно этой чрезмерной скромности, - сказал второй раб бога. – Ты сам знаешь в своем сердце, что достоин большего. Я похлопочу об этом.
Хепри зарделся и улыбнулся.
А Яхмес подумал, что старому Эйе действительно пора на покой… и подумал, что не знает никого из жрецов Опета, кто был бы более достоин этого сана, чем Хепри. Хепри молод – но Симут, его первый учитель и тоже четвертый пророк Амона, был ненамного старше двадцатилетнего Хепри,
Яхмес представил себе, как воспротивится верховный жрец такому назначению. Он и сам бы препятствовал возвышению отродья преступников всеми силами, если бы не узнал Хепри лучше. Это будет самый усердный и добродетельный четвертый хему нечер из всех, кого видели на этой должности за последние несколько десятков лет…
Он ласково простился с Хепри, и тот поцеловал ему руку, даже не подозревая, какие планы лелеет его учитель.
Яхмес вышел за калитку и направился прочь – но снова не домой.
***
Меритамон провела день, полный страха, который не могли рассеять ни неловкие утешения То, ни собственные попытки поразмыслить над своим положением и успокоиться.
Чем больше она размышляла, тем страшнее ей делалось. Она понимала, что Идут это дело так не оставит… эта женщина доказала свою решимость убить свою соперницу, и нечего надеяться, что она вдруг раскается или передумает. Такие женщины, как Тамит, появляются не только среди бедноты, а и во дворцах… и во дворцах таких, наверное, даже больше.
Но Идут не так умна, как Тамит. Она не скрывает свое лицо. Сумеет ли она оболгать своего врага так, чтобы фараон поверил?..
Меритамон не находила себе места – ее никто не спрашивал, ей ничего не говорили, и это пугало сильнее угроз. Под конец она села, чтобы закончить начатое два дня назад вышивание. Такие занятия милосердно спасали рассудок.
А потом ее вызвал к себе фараон.
Меритамон не сомневалась насчет того, какое обвинение ей предъявят – в покушении на царевну. Она пыталась гадать, как карается такое преступление, но потом перестала… мысли приходили одна ужаснее другой. Меритамон видела, как своих преступников карают жрецы, и этого было достаточно.
Меритамон не сомневалась насчет того, какое обвинение ей предъявят – в покушении на царевну. Она пыталась гадать, как карается такое преступление, но потом перестала… мысли приходили одна ужаснее другой. Меритамон видела, как своих преступников карают жрецы, и этого было достаточно. Страх, душивший ее первые мгновения после того, как вестник приказал ей идти к царю, растекся по всему телу, лишая его тепла, сковывая движения. Дорога казалась бесконечной.
Вот наконец показались двери; в этот раз вестник не вошел вместе с наложницей, а остался за порогом – Меритамон подумала, что не только из почтения к уединению фараона: этот слуга радовался возможности спрятаться от царского гнева.
Она вошла. Взглянула перед собой, не видя ничего, и простерлась ниц;
Это был маленький приемный зал, похожий на тот, в котором Меритамон увидела его в первый раз. Рамсес сидел в таком же кресле-троне, и точно так же у его ног сидела Идут… одна. Зато за плечами царя стояли несколько его сановников, среди которых Меритамон не увидела Хорнахта. Начальник строительных работ попал в немилость? За что? Или это все… судьи, которые будут выносить ей приговор?..
– Сядь, у тебя такой вид, словно ты сейчас лишишься чувств, - так же тихо велел наложнице Рамсес. У нее подогнулись ноги, и женщина села, без удивления ощутив под собой подушку. Она могла сейчас думать только о своем властелине.
– Зачем ты звал меня, Великий Хор? – прошептала Меритамон, сцепив руки на беззащитном животе.
Рамсес смотрел на нее со своего трона холодно и безжалостно.
– Мне кажется, что склонность к изменам у вас в крови, - сказал его величество. – У всех жрецов Амона, и в особенности у твоей семьи. Ты беременна? – спросил фараон, не давая ей опомниться.
Меритамон приоткрыла рот. Кто? Кто ему сказал?..
– К-к… - начала она, и тут поймала взгляд Идут: женщина улыбалась ей, улыбкой, предназначенной ей одной. Меритамон почувствовала, будто у нее отнялась вся нижняя половина тела – если ей сейчас прикажут встать, она не сможет этого сделать…
– Ты будешь это отрицать? – спросил Рамсес.
Меритамон покачала головой.
– Вот эта госпожа, - фараон показал на Идут, не поворачиваясь к ней, - утверждает, будто ты изменила престолу Хора. Что ты изменила мне! Это преступление, которое карается смертью!..
При этих словах он повысил голос до крика и встал, показавшись Меритамон не меньше одной из своих колоссальных статуй, которые во славу царя воздвигались по всей стране.
Меритамон попыталась встать, и у нее ничего не получилось.
– Повелитель, это неправда, - пробормотала она. – Эта женщина лжет, она не может доказать моей вины…
– Эта женщина – царевна, моя дочь, - гневно пресек Рамсес ее слабые возражения. – Она принадлежит моему дому с рождения. А на тебе тень преступлений твоей семьи!..
– Почему Идут говорит, что я изменила тебе, Хор? – шепотом спросила Меритамон, пытаясь смотреть на царя. Но она не могла поднять глаз, чтобы встретиться с ним взглядом.
– Потому что ты лгала его величеству насчет своего состояния, - без спроса подала голос со своего места ее наглая соперница. – Потому что ты носишь ребенка уже несколько месяцев. Зачем это скрывать, если ты невиновна?
– Я уже вижу одну твою ложь, - сказал фараон, давя ее своим взглядом. – Ты говорила мне, что не беременна, всего месяц назад! Что это значит?..