Цветок моего сердца. Древний Египет, эпоха Рамсеса II
Шрифт:
Вдруг Меритамон осознала, что недалек миг, когда Рамсес догадается о ее беременности. Что будет тогда? Может быть, он уже догадывается – он, конечно, по-царски пренебрежителен к людям, но вовсе не глуп… Он знает о своей плодовитости; а длительную неспособность женщины зачать сочтет, пожалуй, даже оскорблением.
Он будет считать, что Меритамон носит царевича.
Она добралась до своей комнаты, и То приподнялась на своем тюфячке ей навстречу. Меритамон опустилась на колени и обняла женщину; она заплакала на ее плече, ничего не объясняя. То стала поглаживать ее по голове, точно
– Он прогнал тебя? – прошептала служанка.
– Да, - всхлипнула Меритамон. – Он увидел, как мне страшно и тоскливо с ним, и разгневался… О, что за существа цари…
– Тише, тише, госпожа, - сказала То.
Она взглянула ей в глаза.
– Он посердится и отойдет, - сказала служанка. – Вот увидишь.
Меритамон помотала головой.
– Как ты-то можешь знать…
И даже если отойдет – в другой раз увидит то же самое и рассердится окончательно.
Меритамон бросилась на кровать и обхватила голову руками. Куда ни ткнись – выхода нет. Она сейчас чувствовала себя Тамит – наконец испытав на собственной шкуре все горести плена и полной зависимости от господина, выпавшие на долю матери Хепри. Только ее положение было стократ хуже…
На другой день она даже не вышла из своей комнаты. Ей не хотелось, чтобы другие женщины увидели ее поражение, ее слабость… ее беременность… Может быть, это уже заметно? Может быть, опытные женщины могут определять это на глаз?
Меритамон потребовала зеркальце и долго разглядывала себя. Заметила, что немного округлились щеки и опухли веки, из-за чего большие глаза стали казаться меньше. Она стала немного полнее в бедрах и животе – это уже было видно. Если приглядываться. А ведь Рамсес не только приглядывался, а и ложился на нее, и оглаживал это изменившееся тело…
Чтобы занять свой ум, она приказала служанке раздобыть для нее вышивание или шитье. Меритамон угрюмо принялась за работу, сидя на кровати и обложившись подушками; она поймала себя на мысли, что ей поскорее хочется туда, где живут старые наложницы. Оттуда так же нельзя спастись, как отсюда, но там женщины не находятся под таким надзором… не рискуют, как здесь…
Меритамон провела в четырех стенах весь день, а потом легла спать, отказавшись от ужина. За ней никто не прислал, и молодая женщина уверилась, что отвергнута окончательно.
А через два дня вечером за нею нежданно явился вестник, и позвал ее не к царю, а… к новой царице Рамсеса. Та-Рамсес приглашала ее на маленький праздник на реке, который устраивала для женщин гарема. Меритамон и раньше бывала на праздниках при дворе, но каждый раз их возглавлял фараон, и все эти мероприятия носили отпечаток мужской власти – всеохватной, сурово-ревнивой. На таком празднике и думать было нечего о том, чтобы посмеяться и поговорить с кем хочется, пойти куда угодно… А здесь…
– Царица сама возглавляет этот праздник? – переспросила Меритамон, все еще не в силах поверить такой вольности. Хотя Та-Рамсес говорила ей о своих новых правах, эти слова до сегодняшнего дня оставались для Меритамон только словами. Разве может здесь быть другая власть, помимо власти фараона?
– Да, госпожа, - ответил вестник. –
Он поклонился.
– Сейчас! – воскликнула Меритамон и бросилась переодеваться - скорее, чтобы не спугнуть свое счастье.
Она переоделась в мгновение ока, даже не решаясь тратить время на купание; То только умыла ей лицо и наложила свежую краску. Волосы Меритамон сколола на затылке и накрыла париком. Она не любила парики, но на всех торжественных собраниях при дворе полагалось их надевать.
Когда она вышла, ее уже ждали во дворе носилки и стража. Наложница счастливо засмеялась и села, предвкушая приключение, новый поворот в своей судьбе.
Ее быстро понесли вперед, и ей на миг стало страшно – но Меритамон тут же успокоила себя, сказав себе, что Та-Рамсес не позволит никому причинить ей вред. Да ведь на празднике наверняка будет и стража. Иначе просто нельзя, ведь приглашены наложницы!
Когда ей сказали выходить, Меритамон изумилась тому, насколько поздно. Во дворе было видно, что вечереет; а пока ее несли, Ра скрылся за горизонтом, и почти сразу же упала ночь. Небо сливалось с водою, и вокруг ярко горели огни, зажженные на плотах и лодках.
– Царица? – неуверенно позвала Меритамон, уже не надеясь отыскать Та-Рамсес.
Она видела стражников, стоящих на берегу, но их смутные фигуры казались не большей защитой, чем такие же смутные кусты у воды.
– Царица?.. – снова повторила она, ступая вперед; и тут перед самым ее лицом возникла Идут.
– Что, не ждала? – прошипела женщина ей в лицо.
Меритамон действительно ее не ждала и попятилась. Идут усмехнулась, поправляя свой дорогой парик и вскидывая голову.
– Да, я здесь, потому что я дочь его величества! – сказала она. – Я царевна! А ты – недоразумение, которое он скоро забудет!
– Дочь фараона? – изумленно спросила Меритамон.
Мелочность Идут давно заставила ее думать, что эта женщина не царского происхождения. Но разве стала бы она лгать, когда Меритамон может спросить?..
– Оставь меня! – воскликнула Меритамон, видя, что Идут снова наступает на нее – и, кажется, пытается оттеснить к воде. На лице ее, должно быть, отразился страх, потому что женщина злобно-ликующе улыбнулась и подняла руки – пухлые руки, округлость которых могла скрывать недюжинную силу.
– Я тебя сейчас утоплю, и никто не узнает! – приглушенно крикнула она и бросилась на Меритамон, прежде чем та опомнилась. Меритамон стиснула руки, не шутя пытавшиеся свалить ее в воду, но Идут оказалась очень сильна – или просто это злоба придала ей такую силу…
– Я поклялась! Я тебя утоплю!.. – выдохнула она; но тут Меритамон извернулась и подсекла ее под полную лодыжку. С изумленным криком Идут упала, потянув ее за собой, и обе оказались в воде.
– Отцепись!.. – выкрикнула Меритамон, и яростно оттолкнула пытавшуюся опрокинуть ее Идут ногой. Она прошлепала два шага к берегу и выбралась на сушу, отлепляя от ног мокрую юбку и отбрасывая с глаз мокрые волосы; парик она потеряла.