Цветущий бизнес
Шрифт:
Полка медленно поехала от меня вместе со стеной и перед глазами выросла вторая стена, а в ней дверь. Только на этот раз я увидела выключатель. Открыв дверь, я включила свет и с удивлением обнаружила, что туннель и не туннель вовсе, а вполне короткий коридор, заканчивающийся еще одной дверью. Что за ней я знала, поэтому не стала даром терять время, а выключила свет, но дверь в тайник оставила открытой и застыла в ожидании, прислушиваясь нет ли шагов приближающейся Власовой.
Слава богу, Власова не вернулась, зато несколько минут спустя стена с полкой медленно поползла
Успокоившись, я вернула книги на место и отправилась к Власовой.
— Софи, так мы еем или не еем? — радуя мое сердце, поинтересовалась она.
— Едем-едем, — успокоила я ее.
Не буду рассказывать каких трудов стоило мне дотащить ее до машины. Еще больших трудов стоило мне ее оттуда вытащить. Путешествие же до дверей ее квартиры напомнило мне странствие Одиссея. Я думала, мы никогда не туда не дойдем. Вместе с Власовой я полежала на каждой ступени, потерлась о все стены, но все же героически дотащила ее до квартиры и заботливо уложила на диван.
“Учитывая ее состояние, сегодня разговора не получится, да я и не совсем готова к нему. Вот провожу Иванову, кое-что выясню и прижму Власову к стенке,” — думала я, возвращаясь на дачу.
Но все вышло не так.
Глава 20
На даче столовая — место встреч — снова была пуста. Все нахоронились досыта и разошлись по своим комнатам. Я не стала тревожить Иванову, и тоже залегла спать.
Утром проснулась от ее баса.
— Вставай, Софья, — будила она меня, протягивая традиционную чашку кофе. — Проводишь меня на вокзал и… — Она смущенно запнулась. — В общем надо заехать еще в одно место.
Я сразу поняла, что речь идет о Моргуне и поспешно кивнула.
— Заедем, куда скажешь.
Иванова с благодарностью взглянула на меня и присела рядом. Пока я пила кофе, она, чтобы не чувствовать себя бесполезной, достала нитку с иголкой из своего воротника и пришила к моей блузке пуговицу. Меня всегда удивляла ее какая-то армейская привычка иметь при себе иголку с разными нитками.
— Иванова, — умиляясь, сказала я, — родись я барским ребенком, лучшего дядьки мне не найти.
— Ты глупа, мать, — откусывая нитку, ответила она. — Дядьками называли мужчин, а женщин звали няньками или мамками. Мне больше подходит — мамка.
— Тебе больше подходит варвар, — закричала я, заметив, что с ниткой она откусила кусок моей блузки. — Нет, ну кто тебя просил? Лежала себе вещь и лежала. Дорогая, между прочим. Так надо взять ее и испортить! Представляю, что творится с больными, после того, как ты их зашьешь. Если говорить о блузке, то теперь ее лучше выбросить.
Иванова распахнула глаза.
— Ты серьезно собираешься выбросить эту симпатичную
— А что, прикажешь ее носить? Чтобы все принимали меня за нищенку?
— Подари ее мне.
— Дарю. Приедем в Москву, возьми свою иголку и шей в моем гардеробе все подряд, а то мне уже шмотки некуда девать. Пора покупать третий шкаф.
— Так ты едешь со мной! — обрадовалась Иванова. — Как хорошо, что я не сдала твой билет.
— Глупо поступила. Я остаюсь, но не навечно.
— Тогда поспеши; у нас дела.
В столовой Катерина варила яйца.
— Зачем? — возмутилась Иванова, быстро смекнув кому они предназначаются.
— Вы же решили поездом, а там долго кушать придется, — пояснила Катерина.
Иногда она умеет так выразить мысль, что хоть бери и записывай.
— Обойдусь копченой колбасой и сыром, — отрезала Иванова.
— Вон, они в холодильнике лежат.
— Ну Катерина, с тобой отъезжать одно удовольствие, — похвалила я в надежде на ее дальнейшую щедрость.
— От похорон остались, — пояснила Катерина, и я сразу поняла, что надежды могут не сбыться.
— Хорош болтать, садитесь жрать, — приказала Иванова и бросилась метать куски пищи в рот и глотать их не разжевывая.
Я пробовала есть в этом темпе, но сразу признаюсь: не смогла. Поэтому уехала в город голодной. Пока Иванова, как крокодил, дремала, переваривая целые куски, я мучилась воспоминаниями о бутерброде, который мне не дали доесть.
На въезде в город Иванова проснулась и, паникуя, спросила:
— Куда?!
— К Моргуну, — как о само собой разумеющемся сказала я.
Иванова успокоилась и принялась задумчиво глазеть в окно. По опыту я знала, что в такие минуты ее лучше не трогать. Это было обидно, потому что мне и на фиг не нужен ее Моргун, но я же туда еду. Значит и она должна поговорить со мной о наболевшем. Тем более, что я со вчерашнего дня этого жду.
Иванова же глазела в окно и готовила прощальную речь, с которой она собиралась обратиться к своему ненаглядному Моргуну. Наконец она очнулась и сказала:
— Приедем, поднимешься и все как тогда.
— Когда “тогда”? — спросила я, отказываясь верить, что она посылает меня к Зинке.
— Когда была жива Вера.
— Не пойду я туда!
— А кто мне вызовет Фиму?
— Вот уж не знаю, надо было раньше об этом думать и договариваться. Вызови его по телефону.
Иванова закатила глаза.
— Сообразила. Зинка нервно реагирует на телефонные звонки и обязательно снимет трубку сама.
— Могу попросить любого прохожего. Пусть позовет мужским голосом.
— Ну да, а Зинка будет стоять рядом и слушать. Как ты не поймешь, ревнует его она.
— Я думала, что в таком возрасте уже не ревнуют.
Иванова сменила тактику.
— Соня, Сонечка, — заскулила она, нежно поглаживая меня по руке и пытаясь чмокнуть в щеку.
Ей это ужасно не идет, и я разозлилась.
— Прекрати, терпеть этого не могу, как лесбиянка себя ведешь. Пойду, пойду к твоему Моргуну.