Цветы корицы, аромат сливы
Шрифт:
– Я понял, откуда я слышал название Любань! У нас в лаборатории есть лаборантка. К ней обращаются: «Любань, а Любань!». Это означает, что ее зовут как?
– Люба. Любовь, – подсказала Надя из Борка.
– Кстати, мне она говорит «зайчик мой». Как ты думаешь, это обидно?
– Это сильно зависит от общего контекста, – сказала, подумав Неля. – Если она не намекает, что, ну, у тебя глаза… Знаешь, в русских сказках зайца называют «косой»… Это потому что… Расизм – нехорошая штука. Извини. У нас действительно иногда…
– Не-не-не, – сказал Сюэли. – Спасибо. Я вспомнил. Она так говорит всем молодым людям. Вообще всем. Слушай, а как ты попала в поиск?
– Ну, я-а… Подожди, у тебя обломок здесь кости… не размазывай грязь, дай мне… кусочек… ага, фрагмент фаланги… Я… мы как-то
– Я понимаю, надо искать получше. Это важно.
– Ну, можно найти зубы, головки костей… Мы, в общем, здесь на отвале сидим, чтобы добрать по максимуму, что можно, из почти истлевших останков. Ну, могут быть обрывки ремней, сбруи, тоже истлевшей, там, пуговица может попасться, карандаш, у немцев по блиндажам прорва бутылок. Битых.
– Леша говорил: медальоны…
– А-ха-ха-ха… если ты найдешь медальон – это будет праздник. Я тебе потом покажу, как надо… если нашли захоронение, допустим, мародерское или послевоенное – с боков дерн ножом режут, как тортик, чтоб добор был как можно более полный.
– Как тортик?
– Как тортик. Так вот, про Людмилу Макаровну в Германии. И вот она, значит, ночью просыпается в гостиничном номере. И спросонок… она еще ничего не соображает, но вдруг резко понимает, что она в Германии! У немцев! И тут она так пугается! Ее охватывает такой панический ужас. Куда бежать, что делать? Представляешь? А самое главное, что она действительно при этом в Германии. То есть это-то не страшный сон, а реальная действительность. И вот, представляешь себе ужас бедной Людмилы Макаровны?.. –
– А мне рассказывала Рахиль Эфраимовна из архива ЦГАТД, – сказал Сюэли, счищая грязь с перчаток. – Во время войны, ей было семь или восемь лет, они жили в Юзовке. И когда туда пришли немцы, к ним на постой определили немецкого офицера Вернера. Он, когда заметил, что, там… не хватает, еле концы с концами сводят, стал ползарплаты своей, офицерской, сразу ее матери отдавать, на хозяйство. В мирное время он был архитектор, из Кельна. Он говорил: вот приезжайте в Кельн после войны, найдете там меня, приезжайте в гости. И вот как-то ее отца забрали полицаи. Свои же, украинские полицаи. Что-то он там… кому-то не понравилось, как он посмотрел, что-то он не то сказал на улице. А тогда, когда вот так забрали, думали – все. И мать ее сидит и плачет. Пришел в обед Вернер. Посмотрел. «А где Эфраим?» – спрашивает. Мать объяснила, что случилось, он сразу все понял, побледнел, открыл сундук, достал свою парадную форму – черную, с дубовыми листьями или с чем там положено. Надел эту парадную форму, фуражку поправил перед зеркалом и пошел в эту местную полицию и устроил им разнос. Страшно наорал на них и тут же забрал ее отца из участка. И вернулся уже вместе с ним. А когда он уезжал и они прощались, он оставил свой адрес в Кельне, написал все подробно. Адольф Вернер. Он говорил: «Меня зовут Адольф, но мне почему-то очень сильно не нравится это имя».
Юра и Алена из Ижевска заглянули как-то к Сюэли в блокнот и вызвались ему помочь.
– Косяк – это не только ошибка. Это еще папироса с марихуаной. Тушняк – это тушенка вообще-то. И потом, вот это – ну что ты такое написал: аллах = христос? Ты бы еще написал, что Шива и Ктулху – это тоже христос. С маленькой буквы. Подожди, давай мы тебе сейчас все продиктуем…
Вскоре в блокнот было много чего записано.
Леша, проходя мимо, заглянул через плечо Сюэли в блокнот и прочел:
«Ёжик – народное название казанского уазика-буханки – по двум буквам ЁЖ у нее на боку, оставшимся от ободранной надписи со словом молодЁЖный.
Кораблёт – квадроцикл, на котором ездит Кораблёв Александр Михайлович, начальник любанской экспедиции. Пример: О, затрещало в лесу, Кораблёв на кораблёте пролетел».
– Вы бы лучше чему-нибудь нормальному человека научили, а не только стебаться.
– Ну, мы не виноваты, что Кораблев на квадроцикле рассекает…
– Ты начинай свои дела-то продвигать, – посоветовал Леша Сюэли. – В отрядах спецов по Второй мировой много – многие и по Дальнему Востоку рубятся. Ты по вечерам от костра к костру походи, поспрашивай людей. Информация может быть какой угодно…
– Я чего-то замертво падаю, – сокрушенно сказал Сюэли, – по вечерам.
– А, ну это да, бывает… с непривычки.
– Ты представляешь, я думал, что мы с тобой еще найдем время порепетировать нашу сцену из капустника, с кун-фу.
– А, сцену мордобоя? Ну, давай.
– Ты что, ты что, сил нет! Я же говорю: к вечеру про кун-фу даже подумать тяжко.
– Ну, попробуй сегодня добрести вечером до Казани. Это большой отряд, кто-нибудь там возьмет на заметку твой вопрос, направит, может, к кому-то.
…Вечером у костра обнаружилось, что Сюэли не знает легенды о граде Китеже.
– Нет, я только знаю Кижи. Про них есть текст в учебнике Лариохиной. Это не то?
– Это другое. Это город, который в XIII веке при наступлении хана Батыя, по легенде, ушел на дно озера Светлояр. На севере нижегородской области.
– И с тех пор?.. – поинтересовался Сюэли.
– И с тех пор там все круто, аж зашибись. Под водой слышны колокола и все прочее.
– По легенде, он поднимется со дна озера, когда… не помню что.
– Когда грехи какие-то накопятся и что-то там перевесят.
– Не, это ты загнул. Там какая-то другая концепция. Говорят, что кто чист душой, может увидеть под водой этот град Китеж и как там посадский люд ходит, переговаривается…
– Да кто чист душой, тот прямо может туда нырять.