Цветы Сливы в Золотой Вазе или Цзинь, Пин, Мэй
Шрифт:
Да,
Снег – значит, урожай плодов и злаков. Кому ж сулит богатство этот год? В Чанъани не для всех он одинаков, Обилие немногим он пошлет…Они немного поиграли в кости, и на столе появилось вино. На блюдах горою лежали фрукты и редкостные яства. Из чашек исходил аромат плиточного чая с драконовой печатью [8], в янтарных кубках пенилось вино. Лились песни и романсы, смеялись алые уста. Айсян и Айюэ по очереди угощали гостя. Потом, как и полагается, подтянули вереницу колков, перекинули через плечо шелковый шнур инструментов и, ударив по струнам в лад, запели из цикла на мотив «Синяя куртка»:
По тебе, мой нежный тоскую, Ты – любовник лучше иных! По тебе, мой нежный тоскую, Сколько было дней золотых?! Мы шутили вместе, гуляли, Нараспев читали стихи, А теперь – увижу едва ли, Даже к письмам ты стал глухим. В деве – нежность, чудо-краса, В парне – всех талантов букет. Рыба – в море, гусь – в небеса [9]… Затерялся милого след.На мотив «Милого браню»:
Затерялся любезного след. С ним мы были едины, а ныне и весточки нет. Был он нежен, как будто цветок, Красотою своею затмить всех бы молодцев смог. Был он гибок, как тонкая ива, Не забыть, как мы вместе ветвями сплеталась стыдливо.На мотив «Встречали барабанным боем»:
Как изыскан и изящен, Как умен и горделив. Ни поэта слог блестящий, Ни свирели звук летящий Взор его, любовь сулящий, Передать бы не могли!На мотив «Тронута милостью царской»:
Ах, как ты жесток! На страданья обрек! Погибаю от черной тоски! Лю, Ханя и Ду [10] Я читать не иду – Взято сердце в стальные тиски. Разлука гнетет – Одиночества лед Исхудала, осунулась я. Мы радость любви Утеряли в дали. Ах, унылая участь моя!На мотив «Песенки Восточного Оу»:
Похож ты на Паня, Твой стан, как у Шэня [11]. Но радость свиданий прошла. Огонь уничтожил Святую обитель, Лишь черная кружит зола. Любви ненадежной Мосты голубые Навеки укрыла волна [12].На мотив «Собираем чайный лист»:
Тоска – Южных гор тяжелей. И горе бездонней Восточного моря. Ты был всех на свете милей. Добился любви – и насытился вскоре.Добавочный романс:
Что с нами, циничными стало?! Ученый замерз за столом. Не слышен души его стон. Смешны и скучны идеалы!На мотив «Ночной крик ворона»:
Бывало пировал среди красавиц юных, Как резвый конь, носился по лугам И радовали встречи ночью лунной, И ласточек весенний гам. А летом на пруду цветущие кубышки, И астры осенью на пустыре, И благодатный снег, такой пушистый, На зимнем вымерзшем дворе. В хоромах мчались месяца в пирушках дружных, Дымились блюда, прямо из печи… Скитаюсь ныне бобылем недужным, И скорбь не вылечат врачи. Разлука – нет иных кручин, А сердце рвется и кричит.На мотив «Вздымается все выше»:
В тоске день и ночь, на яву и во сне, О нежной подруге своей вспоминая, Что феей небесной являлась ко мне, Красою луну и цветы затмевая. На флейте играла и пела она, Походкою легкой, как феникс, парила, Была проницательна ты и умна, И счастье жемчужной улыбкой дарила.На мотив «Тетеревов»:
Гляди, как легка, грациозна она, Хоть ей не к лицу эта грубая роба, Помада на нежных губах чуть видна, Но с ней бесконечно мы счастливы оба. Пусть пенится в кубках, искрится вино, Высокие свечи сияют особо, Пусть жить нам в супружестве век суждено И будем любить мы друг друга до гроба.Заключительный романс:
Открыт тебе путь – утолишь все желанья. Закрыт он судьбою – напрасны старанья. Но помни: ты сам назначал мне свиданья…Певицы спели цикл романсов и принялись играть с Симэнем в кости. Опять вздымались кубки, ходили чарки. Царили оживление и улыбки.
Симэнь заметил висевшую на ширме у кровати картину «Красавица любуется луной» [13]. Его внимание привлекли начертанные на свитке стихи:
«Чаровница, чудо-краса, Ослепительные глаза. Юбку чуть колыхнул ветерок, Распустился весенний цветок, Что в долине растет Золотой [14] И соперничать может с луной. А душою чиста, как Цай Янь [15], Грациозней, чем горная лань, И ее поэтический слог Превзойти Чжо Вэньцзюнь превзойти даже смог [16]. С вожделеньем смотрю и люблю… Саньцюань писал во хмелю.»– Саньцюань, по-моему, прозвание Вана Третьего? – прочитав стихи, спросил удивленный Симэнь.
– Это он давно писал, – после замешательства солгала Айюэ. – Он теперь и прозвание изменил. Боится, батюшка разгневается. Как я, говорит, буду Саньцюанем, когда батюшка прозывается Сыцюань [17]? Он принял поэтому прозвание Сяосюань – Домик [18].
С этими словами Айюэ взяла кисть и, подойдя к свитку, зачеркнула прозвание.
– Не знал я, что он его изменил, – заметил весьма польщенный Симэнь.
– Я слыхала, как он другу объяснял, – продолжала певица. – Покойный родитель мой, говорит, прозывался Исюань – Уединенная Мансарда, вот я и взял прозвание Сяосюань.
Тут Чжэн Айсян удалилась, оставив Айюэ наедине с Симэнем. Они, плотно прижавшись друг к дружке, продолжали пить вино и играть в кости. Речь зашла о госпоже Линь.
– Вот кто в любви понимает толк! – воскликнул Симэнь. Тут как-то меня Ван Третий угощал. Она меня сама пригласила в свои покои, где я выразил ей почтение. Упросила меня стать приемным отцом ее сыну и принять подарки. Очень хочет, чтобы я был его наставником и вывел в люди.