Цветы зла. Продолжение Крайней мазы
Шрифт:
Смирнов, отметив, что стрела, в общем-то, мало удивила Ярослава Юрьевича, крикнул ему вслед:
– Не надо милиции! Не хватало еще в таком виде появиться в газетах...
Дикий обернулся в дверях:
– Да, вы правы.
Мысленно прокляв виновницу его страданий, Евгений Ильич перешел к практическим вопросам:
– Йод у вас найдется?
– Йод-то найдется... Но не исключено, что стрела отравлена. Может быть, позвонить все же в скорую?
Смирнов взволновался. Сердце его малодушно забилось. Умирать в корчах и конвульсиях ему не хотелось. Однако,
– Потом позвоните, - махнул рукой Евгений Ильич, моментально успокоившись.
– Сначала надо вытащить стрелу. Леночка с бабушкой дома?
– Нет, они ушли... К маминой подруге. Сегодня днем Татьяну Картузову с Цветочной током ударило, вот мама и пошла узнать, что к чему.
– Вернуться скоро?
– Смирнову со стрелой в заду было неведомо сострадание.
Дикий посмотрел на часы.
– Где-то через час.
– А почему вы сказали, что стрела может быть отравленной?
Ярослав Юрьевич смешался.
– Так почему?
– испугался Смирнов, поняв, что предположение его клиента небезосновательно.
– Видите ли, мама Регины, Маргарита Андреевна, в наших краях считалась колдуньей и отравительницей...
– Колдуньей и отравительницей!?
– Да... Говорят, после того, как станционный пес стащил у нее со стола утку с яблоками, она колдовством вывела в округе всех бродячих собак - все они сдохли от неизвестной болезни. Потом она поссорилась с бродячими кошками...
– И все они скончались...
– Совершенно верно. Вы, наверное, заметили, что ни у нас, ни у соседей нет кошек... Десять лет как Маргарита Андреевна умерла, а их нет.
– Заметил... Но собаки-то есть...
– Собаки есть... Но наш Джек к забору Регины ближе трех метров не подходит.
Смирнов почувствовал, как по ноге неприятно течет теплая кровь.
– Пойдемте в дом, а то сейчас из меня польется, - попросил он Ярослава Юрьевича. И скривился в болезненной улыбке:
– Не знал я, что к Регине надо ходить с прокладками и в латах...
В гостиной Смирнов снял брюки и трусы и лег ничком на целлофановую пленку, расстеленную Диким на полу. Предварительно он объяснил тому, что стрелу надо вырывать сильным движением, направленным вертикально вверх, а после того, как тот испуганно покивал, попросил принести стакан водки.
– Для дезинфекции?
– участливо спросил Ярослав Юрьевич.
– В общем-то, да...
– недоуменно посмотрел Смирнов.
Водку он, конечно, выпил. Закусив предложенной конфетой, уткнулся лбом в холодную пленку и выдохнул:
– Тяни!
Стрела была вытащена с третьего раза. После первой попытки Смирнов проклял все на свете (начав, естественно, с Регины и ее любовника), а вторую и третью перенес относительно спокойно - во-первых, потому что вспомнил матерившегося на операционном столе Бондарчука из любимого им кинофильма "Они сражались за родину", а во-вторых, водка к тому времени уже успела добраться до ягодицы.
Остановив с помощью советов Смирнова кровотечение и вымыв руки, Дикий позвонил в скорую помощь. Регистратору он сказал, что его друг сел на грабли.
Дожидаясь врачей, Смирнов рассматривал снаряд, лишивший его возможности сидеть бездумно. Стрела была сделана так искусно, что у Евгения Ильича не осталось и тени сомнения в том, что делал ее опытный мастер и делал отнюдь не в одном экземпляре.
Отвлек его от рассмотрения Дикий, явившийся со двора с большими граблями без двух зубьев. Вымазав крайний штырь в крови - на целлофановой пленке оной было достаточно, он взял у Смирнова стрелу и унес в свою комнату.
"Конспиратор он еще тот, - подумал Евгений Ильич.
– Все концы в воду. Такому раз плюнуть любого заморочить".
– Так значит, мама Регины была колдуньей?
– спросил он, когда Ярослав Юрьевич сел перед ним на корточки.
– Люди так считали...
– И она травила собак и кошек?
– Послушайте, Евгений Ильич, уже ясно, что стрела, ранившая вас, не была отравленной. Так стоит ли думать о всякой чепухе? Вы же знаете, что одни люди склонны придумывать сказки, а другие...
– Склонны травить всякую живность...
– прервал его Смирнов.
– А разве не так?
Смирнов вспомнил благообразную женщину, некогда жившую в одном с ним подъезде - она кормила бродячих собак и кошек мясом, начиненном иголками. Кормила, потому что панически боялась блох и бешенства.
– Так-то оно так, - вздохнул он.
– Но в данный момент меня другое тревожит. Мне кажется, вы чего-то о матери Регины не договариваете.
– Не то, чтобы не договариваю, а просто...
– Что просто?
– Понимаете, это оккультизм какой-то... Представьте, в ее доме совсем нет мышей. При наличии полного отсутствия кошек, я, как и соседи, ничего с ними сделать не могу, на голову лезут, а у нее их нет, совсем нет... Потом эти странные пожары... Вы не поверите, в одном апреле этого года дом Регины несколько раз загорался и загорался глубокой ночью или под утро. И, когда огонь казался уже необоримым, он внезапно тух, не причинив существенного вреда. И это еще не все. Дважды в доме взрывался природный газ, и также все обходилось рублевым ремонтом. Такое впечатление, что он охраняется с того света первой своей хозяйкой...
– Матерью Регины Родионовны? Вы думаете, она в аду прохлаждается?
– Уверен. Маргарита Андреевна, без сомнения, там свой человек...
– потемнел лицом Дикий.
– Она была больна, больна злостью. Возможно, из-за того, что с кончиков ногтей и до волос на голове была отравлена ртутью и цианидами...
– Отчего это?
– Она долгое время работала химиком-технологом на золотоизвлекающих предприятиях Сибири.
– Вот откуда у нее яд...
– Она всех ненавидела, - продолжал говорить зациклившийся Дикий.
– И умирала так, как будто не к богу, а к сатане собиралась.