Далекие твердыни
Шрифт:
Рэндо же очаровывался все больше и больше. Он был близок к тому, чтобы влюбиться — только из благодарности за доставленное удовольствие. Он не мог оторваться от Ллау: целовал его как сумасшедший, облизывал каждую выступающую косточку, каждую впадинку на теле. Кажется, больше десятка раз он достиг вершины наслаждения, и силы его не иссякали. Разумеется, он довел Ллау до совершенного изнеможения, и отпустить смог, только когда тот начал плакать от усталости и боли. Рэндо, растроганный и взволнованный, испугался, почувствовал за собой вину и немедленно начал вычерчивать на его теле схемы медицинских заклятий, намеренный
Ллиаллау был потрясен — прежде всего, собственным успехом. Он не ожидал, что уаррец станет беспокоиться и заботиться о случайном наложнике; если дела обстояли так, то будущее виделось куда светлее, чем прежде. Он испытал огромное облегчение, а вслед за тем — благодарность, настолько жаркую, что Рэндо удивился.
Он был необыкновенно счастлив, когда Ллиаллау успокоился, свернувшись у него на руках. Тихим голосом отдавая распоряжения, маленький вельможа дозволил уаррскому великану отнести себя в спальню, и там уснул, доверчиво прижавшись к его груди.
То, что на самом деле все это означало, Рэндо узнал лишь через несколько лет.
По законам архипелага Ллиаллау, сын от наложницы, не мог стать главой дома.
Массажистки, которых Рэндо принял за рабынь, были мать Ллиаллау, квартеронка, и его бабка, полуайлльу. Немудрено, что уаррец не заподозрил в них старших родственниц хозяина — обе женщины выглядели шестнадцатилетними. Они видели и услаждали на ложе куда больше поколений Кинаев, чем мог допустить ум, привыкший считать людскими сроками жизни. Беззащитные и бесправные пленницы, они были самым дорогим сокровищем дома Кинай — хотя уже прадед покойного вельможи-отца видел в них не красивых женщин для любви, но только лишь аптекарский препарат, который следовало принимать регулярно.
Близость бессмертных богов-айлльу, равно как и носителей их крови, способствует продлению жизни.
Глава дома Кинай, владелец чудесных женщин, оставался молодым вдвое дольше, чем полагала человеку природа. Поэтому ни в одной другой знатной семье островов не случалось таких изощренных интриг, таких ужасающих преступлений против кровных родственников, как среди Кинаев, имевших право наследования.
Смертной женщине понести от чистокровного айлльу не сложней, чем от смертного мужчины, но те, в чьих жилах текут обе крови, редко продолжают род. Некогда Кинаям повезло — тогда появилась на свет мать Ллиаллау. Когда, спустя столетие, зачала и она, вельможа бесконечно обрадовался, уверенный, что она родит третью фамильную наложницу-сокровище — но родился сын, ненужный и бесполезный. Два десятка лет Кинай Ллиаллау прожил в отцовском доме на странном и зыбком положении: не то человека, не то целебного снадобья. Дядья и братья косились на него с алчностью, их жены пытались соблазнить его покровительством и подарками. Впрочем, в жилах Ллиаллау крови Кинай было больше, чем крови айлльу: коварства и изворотливости ему было не занимать, и он сумел не стать ничьей жертвой.
Потом к Ниттаю подошли войска западного владыки. Отец и старшие сводные братья Ллиаллау погибли в боях. На Хетендеране все еще оставалось достаточно людей из рода Кинай, желавших возглавить дом, но в это время подали голос бессмертные наложницы, бесконечно утомленные своей судьбой.
— Благословенна моя мать, твоя бабка, раздвинувшая ноги с умом, — сказала полукровка квартеронке, поглаживая кончик острого уха. — Но мы заслуживаем чести, и мы получим ее, когда твой сын и мой внук станет господином Кинай.
Орудием для исполнения их планов должен был стать огромный уаррец, военный комендант Ниттая. Прежде всего его следовало окружить заботой и привязать к дому: средство для этого намеревались применить самое простое. Когда же искушенные наложницы поняли, что их тела не могут произвести на уаррца должного впечатления, то без малейшего колебания послали к нему самого Ллиаллау.
Рэндо несколько покоробило, когда он узнал, что Ллау, который в то время чуть ли не до слез боялся уаррцев, отправила к нему его собственная мать. И еще больше — то, что обе они, мать и бабка, пристальнейшим образом наблюдали за их совокуплением.
Но в ту пору он ничего этого не знал, был взволнован, восхищен, почти влюблен, и Ллиаллау, сам не ожидавший того, получил много больше, чем рассчитывал. Новая власть не только признала его главой дома Кинай, но и сделала богатейшим человеком на Хетендеране.
Приказ командующего резко сократил поступления налогов от землепашцев. Многие знатные семьи, жившие доходами от земель, вынуждены были вести теперь более чем скромную жизнь. Но в приказе ничего не говорилось о мануфактурах и ремесленных цехах. Полковник Хараи, военный комендант, не стал уточнять формулировки.
Почти все мануфактуры в городе принадлежали Кинаям.
Рэндо подумывал порой, что Ллиаллау мог бы совершенно очаровать его и прибрать к рукам. Культура подвластных народов в Кестис Неггеле всегда почиталась предметом ценным и достойным благоговейного изучения. Восточный Архипелаг жадным до знаний уаррцам казался драгоценной библиотекой: странные культы, древние традиции, сложнейшие языки, кристаллизовавшиеся в изысканной поэзии, жутковатые тайны, что были тайнами и для самих островитян… Кинай Ллиаллау некогда стал для Рэндо воплощением сказки Востока — и мог ею остаться.
Если бы не айлльу.
Чудеса, придуманные и созданные людьми, не могли сравниться с чудесами, сотворенными Арсет. Ллиаллау проиграл им — он был просто человек, пусть и на семь восьмых.
Тем не менее, у него, много лет пользовавшегося расположением Хараи, не было ни единой причины становиться врагом губернатора, тем более — покушаться на его жизнь.
«Высокий Харай — вот кто оборонит нас от Желтоглазого!»
…Трубка Рэндо погасла. Он вновь зажег ее.
Он стоял во тьме у своей коляски. Белые кони айлльу били копытами, грызли удила клыкастыми челюстями; сами айлльу, напротив, оставались молчаливы и бесстрастны. Господин Кинай прошел мимо, задев Рэндо шитым рукавом, поднялся на сиденье.
«Они боятся его больше, чем суда. Больше, чем богов, — размышлял губернатор, чувствуя, как где-то вдалеке, точно море, плещется отчаяние. — Это ужасный, животный страх, который заставляет идти против разума. У Ллиаллау нет причин желать моей смерти. Но у него — кровь небесная, какие у него могут быть причины?!»
…Желтоглазый.
Маи Ундори.
— Они называют его Желтоглазым, — медленно говорит Ирмерит. — Они считают его богом. Злым богом. Его настоящее имя запрещено произносить. Так часто бывает в темных культах.