Дальней дороги
Шрифт:
Нет, Витька не уйдет. И не уйдет - по своему желанию. Сам не захочет. Или... или заболеет. Тяжело. Надолго? Нет: "Вега", по его словам, стартует завтра, а уж когда она отчалит, ее не догонишь. То, что корабли Дальней приходят на Землю нечасто, имеет, оказывается, и свои хорошие стороны... Все очень просто: для начала...
Для начала он подошел к интеркому.
– Как там наш Василий?
– Спит, - ответили ему.
– Просыпаться не собирается.
– Ясно. А состояние?
– Показатели в норме.
– Ну, замечательно, - сказал он, кончая разговор. Значит, как пока можно судить, вмешательство никакого
– Ну ладно, - сказал он мирно.
– Поспорили, и хватит. Хочешь в космос - мотай. Дуй, дуй, возражать не стану. Но сегодня-то еще поработаем?
– Ну конечно, - радостно сказал Витька.
– Испытаем стол, погоняем аппаратуру...
Витька кивнул. Они вышли в лабораторию. Стол стоял на своем месте, неуклюжий конус нависал над ним, толстые кабели тянулись от него к решающим устройствам, скрытым за облицовкой стен. Витька ждал распоряжений, в его глазах была готовность сделать все - и в благодарность за волгинское решение, и потому, что в последний раз... Волгин не стал смотреть Витьке в глаза. Он деловито заложил в приемник Витькины карты, захлопнул крышку и сказал:
– Сначала проверим точность углубления, остроту, фокусировку...
Это и в самом деле надо было проверить: собачий стол давно отрегулирован, а этот - новый.
– Я лягу, - сказал Витька.
– Ложись.
Захваты туго, как полагается, обхватили Витьку, зафиксировали его положение так, что он при всем желании не смог бы пошевелиться. Так и полагалось. Волгин отошел к пульту.
– Не бойся: я вхолостую.
– А чего мне бояться, - сказал Витька.
– Я же не женщина, у меня все равно никто не родится.
Он засмеялся, и Волгин заставил себя улыбнуться. Затем накатил экран и включил. Мозг. Глубже. Левее, левее... сейчас совпадет с картой этого уровня, с ответкой... стоп!
Но конус и сам остановился, как только отметка совпала.
Волгин взглянул на Витьку. Парень смотрел наискось - в потолок, моргал и улыбался. Думал он явно не об эксперименте, и это придало Волгину решимости, которую он уже начал было терять.
– Значит, так, - сказал Волгин и протянул руку к выключателю конуса.
Что позади открылась дверь, он даже не почувствовал, а увидел всею спиною, и обернулся, радуясь возможности излить на кого попало всю наконец-то вскипевшую в нем ярость.
– Кто смеет во время эксперимента...
– начал он высоким, резким голосом, указывая пальцем на дверь, пока речь еще не успела дойти до этой, заключительной части.
– Кто...
Вошедший остановился, но не испугался, а сказал:
– Это я.
13.
Ветер размашисто бил в окна, и упругие стекла едва слышно гудели. Волгину захотелось распахнуть рамы и впустить в комнату этот мощный и дружеский ветер.
А ветер был нужен, потому что, как припомнилось вдруг, они никогда не разговаривали в тишине, в покое. За бортами кораблей, за непроницаемыми колпаками разведывательных станций когда-то бушевали ураганы иных планет. Но здесь была Земля, да и другими были их личные эпохи.
– Я не видел тебя сто лет, - сказал гость.
– Или больше?
Волгин шагал по кабинету, беря и вновь ставя на место разные ненужные безделушки: устарелый микрофильмоскоп, кусок озодиона с Пенелопы, древний индикатор связи... Волгину всегда было жаль расставаться с привычными вещами и, по мере появления новых, они переселялись на специально для этого предназначенный столик в углу. Иногда ему нравилось перебирать их и вспоминать то, что было связано с каждой вещью. Например, кусок озодиона до сих пор сохранил странный запах планеты...
Волгин осторожно положил его на место, и мускульное ощущение подсказало ему, что когда-то это уже было: и они вдвоем, и это осторожное движение руки с камнем, и ветер, отступающий и с разбега снова таранящий прозрачную стену... Волгин отрицательно покачал головой и тотчас же вспомнил: да, было. На Галатее, в пятьдесят пятом году, то ли в пятьдесят шестом. Бесновалась песчаная буря, и надо было в конце концов разобраться с предположением о наличии в этом песке особых форм бактериальной флоры, активной именно в песке, и именно в летящем. Она пожирала все металлопласты, в состав которых входил ванадий. После каждой песчаной бури все детали из этого материала наперебой вылетали из строя, хотя сам по себе песок при любой скорости не мог бы одолеть их: на борьбу с ураганным песком металлопласты и были расчитаны.
Обнаружить эту микрофлору можно было лишь выйдя из станции во время бури. Маркус первым решился на этот сумасшедший, никем не разрешенный опыт - и не вернулся. Искать его было бесполезно, но Волгин все же повторил опыт и даже пытался объединить его с поисками. Волгину повезло куда больше: буря улеглась, когда не прошло еще и двух часов с момента его выхода, и его нашли в изъеденном скафандре, но еще дышавшего - правда, воздухом Пенелопы, что уже само по себе здоровья не прибавляло.
Этим и завершилась для него работа в Дальней разведке, как и любая другая работа вне Земли. Да и на Землю он тогда только чудом возвратился. Так это было, да... Но работа нашлась и на Земле, страсть к рискованным экспериментам не прошла. А о том, что никакой микрофлоры не было, а были реакции, протекавшие в ураганном песке вовсе не так, как в лаборатории, Волгин узнал гораздо позже из краткого сообщения, где даже не было сказано, кому из химиков это удалось установить. Маркус тоже был химик. Но он не вернулся.
– Давно это было, - сказал Волгин.
– Давно, - согласился Маркус.
– И, кстати, не совсем точно. Мне как раз повезло больше: я сразу угодил в щель, и потом меня оттуда спокойно вытащили. Но ты этого уже не видел. Я, конечно, перетрусил, но в щели было очень удобно заниматься проверкой этого предположения, чем я и развлекся... Не стрясись с тобой беды, ты не хоронил бы меня даже мысленно.
– Но как могло получиться, что за все эти годы я ничего не слышал о тебе? Я ведь так часто вспоминал...