Дама и лев

Клаудия Касанова

Новиций подошёл к нему, вытирая руки куском полотна, пропитанным кровью.

– Оба могут выдержать переезд; Сент-Нуар куда более плох, но он сильный. Однако отправляться в путь надо сейчас же.

Озэр кивнул и, стараясь не глядеть на Аэлис, произнёс:

– Лучше нам разделиться. Мы повезём домой Филиппа Сент-Нуарского. А вам, аббат, и Раулю надо возвращаться в Мон-Фруа. Сопровождать вас мы не сможем. Вы ведь понимаете, аббат?

– Разумеется, – ответил Гюг.

– А девушка отправится с вами, – добавил Озэр. – Ей сейчас лучше находиться под защитой монастыря.

Аэлис бросила на него мрачный взгляд и, гордо шагнув к капитану и аббату, заговорила:

– Погодите!

Вы слишком поторопились, принимая решения за меня. Никто не может помешать мне остаться с отцом.

Мужчины переглянулись. Аббат откашлялся, а Озэр ответил:

– Я догадывался, что вы не захотите оставить отца.

– Что делает честь вашему уму. – Так что же? – отозвалась Аэлис.

– Сожалею.

– О чём?

Здоровой рукой Озэр дал девушке хорошую затрещину, и она упала, как подкошенная. Сзади раздался слабый смешок.

– Твои отношения с малышкой развиваются стремительно, compaign.

Озэр не прореагировал ни на шутку Л’Аршёвека, ни на красноречивый взгляд шокированного новиция. Аббат Гюг, напротив, даже глазом не моргнул. К нему и обратился Озэр:

– Сент-Нуар будет щедр к Мон-Фруа, если вы позаботитесь о его дочери.

– Сын мой, у служителей Церкви всегда найдётся приют для обойдённых Фортуной. Не стоит… – и он махнул рукой.

Озэр усмехнулся:

– Я и не говорил, что стоит. Но обещаю, что так и будет. А если вы не выполните вашего долга … – он взглянул на аббата, синие глаза которого сверкнули в темноте, как льдинки. – Ныне вы служитель церкви, а прежде служили мечу. Слова излишни.

Камин пылал, пожирая поленья из древесины каменного дуба, которые слуга то и дело подбрасывал в огонь. В ржавом котле кипела вода. Дымились два котелка поменьше, подвешенные на одном крюке, запах ромашкового отвара и отвара из успокаивающих трав наполнял большой зал замка Суйеров. Испуганная служанка в который раз прополаскивала окровавленные тряпки, а потный кузнец, держа наготове раскалённый металл, молча ждал приказов аптекаря Ранульда. От воплей Ришера Суйерского можно было оглохнуть.

– Отец, если вам не жаль моих ушей, то хоть ради чести нашего имени, держите себя в руках! – вскричал Готье в раздражении.

Он бросил мутный взгляд на аптекаря, продолжавшего прижимать зеленоватый пластырь к порезу, оставленному мечом Озэра на его плече. Клирик не мог шевельнуть рукой, острая боль не давала забыть о том, кто нанёс эту рану. Отцу пришлось, однако, ещё хуже. С едва скрываемым презрением сын слушал стоны и крики старика, чья правая кисть ещё валялась в луже крови у дверей зала, там, где Озэр с боем прорывался к раненому Сент-Нуару, боясь, что того прикончат. План провалился: не удалось ни лишить жизни Филиппа Сент-Нуарского, ни захватить его единственную дочь. Готье закрыл глаза, припоминая, как всё было. Капитан самоотверженно защищал своего господина, шут, дравшийся с ним бок о бок, тоже был на высоте. И этот бешеный новиций, разящий мечом не хуже тамплиера, оказался неприятным сюрпризом, картой, припрятанной в рукаве проклятого аббата. Все ещё заплатят за своё предательство, придёт время. Он плюнул:

– Уберите эту грязь! – и указал на отрубленную руку. Ришер Суйерский завопил вдвое громче, когда аптекарь приказал кузнецу снова прижечь рану калёным железом. Отвратительная вонь горелого мяса смешалась с запахом отваров. Пот струился по лицу старика, перекошенного больше обычного. Он был мертвенно бледен. По его знаку служанка поднесла бокал вина к его губам. Вино потекло ему в горло, но часть пролилась на пол.

– Идиоты. Вы все

идиоты, – пробормотал Ришер. Казалось, он вот-вот потеряет сознание, но сила его желчной крови не дала ему этого сделать. – Тебе всего и надо было, что справиться с девчонкой. С девчонкой! Сразу видно, что ты в жизни не держал в руках меча.

– С девчонкой в комнате был Озэр! Эта сучка якобы давшая обет Христу оставаться непорочной, уже нашла того, кто согреет её ложе, даже прежде чем вы успели повести её к алтарю, – злобно прошипел Готье.

Он не знал, был ли темперамент девушки причиной присутствия Озэра в спальне, или тот выполнял приказ господина, охраняя свою подопечную, но ему нравилось терзать отца обидными речами. Если бы не рана, он сам прижигал бы калёным железом руку Ришера Суйерского. Старик запрокинул голову, и на мгновение все в зале замерли, будто дожидаясь безвременной кончины хозяина. В конце концов от открыл маленькие глазки и знаком попросил ещё вина. Готье вскочил: тревога не давала ему усидеть на месте. Уходило драгоценное время. Все слуги и воины замка чувствовали, что старик Суйер долго не протянет. И, как и они, все стервятники графства уже получили весть через своих шпионов. Может быть, в этом самом зале они и соберутся, чтобы решить, как отобрать у него то, что всегда ему принадлежало. Надо было обезопасить себя. В присутствии свидетелей, и чтобы комар носа не подточил. Смягчив выражение лица, он обратился к отцу:

– Воистину в нашем роду у всех горячая кровь! У нас у обоих тяжёлые раны, и оба мы должны за многое отомстить… И вместо того, чтобы решить, как действовать, мы теряем время на ругань. – Готье проследил за тем, какое действие оказали на отца его слова. Тот навострил слух, пробормотав что-то одобрительное. Старик ждал. Готье продолжил: – Несколько дней назад нас оглушила весть о гибели Жиля. Я единственный сын, оставшийся у вас, отец. Я в вашем распоряжении и перед всеми, живущими в замке, готов повторить эту клятву: я не оставлю оскорбления безнаказанным, во имя и ради чести нашего рода.

Он тяжело опустился на колени перед стариком, который не сводил с него глаз, выпрямившись в кресле. Готье осторожно взял искалеченную руку отца и изобразил, что целует культю, не касаясь её губами. Когда он поднял глаза, Ришер откашливался в платок, и Готье успел заметить кровь в мокроте. Он опустил голову, чтобы скрыть ликующую улыбку. Ждать придётся недолго. Теперь осталось только услышать ответ старика. Когда Готье вставал, кузнец поспешил ему на помощь, а аптекарь осмотрел его рану, чтобы убедиться, что она не открылась. Он слегка кивнул в знак благодарности. В конце концов, прислуга первой поняла, что власть меняется, и спешит встать на его сторону, подставляя паруса новому ветру.

Ришер Суйерский тоже когда-то знал толк в ловле попутного ветра. Он больше страдал не от того, что потерял руку, а от того, что означала эта рана: открытое столкновение с Сент-Нуаром началось с его поражения. Будь он лет на двадцать моложе, скакал бы уже, сжимая рукоять меча, чтобы с боем вернуть обещанное ему: девушку и земли, которые давались за неё в приданое – и доказать капитану Озэру, что тоже умеет владеть закалённым клинком. Служанка подала ему ещё вина, жгучего, как боль в руке. Он вздохнул. Оставалось утешаться вином: моложе на двадцать лет не стать, а единственный сын – мастак бормотать молитвы за колоннами епископского дворца и договариваться о цене со строителями соборов и торговцами пшеницей. Он прищёлкнул языком. Нельзя допустить, чтобы святоша без труда вновь стал полноценным Суйером. Руку он, может, и потерял, но рассудка не лишился.