Даниэль Друскат
Шрифт:
Пришло время, и казалось, все причины неравенства были устранены, и по отношению к ней — тоже, это было в 1960 году. Она могла вступить в кооператив и получить одинаковые со всеми права. Но ей стало невмоготу оставаться в деревне, она не могла отделаться от ощущения, что слишком многое в жизни упустила ради этой безнадежной любви. Ночью она покинула Хорбек, желая забыть все, сжечь за собой все мосты. Она отправилась в город искать защиты у матери.
Устроившись в экспериментальное хозяйство неподалеку от города, она днем работала, а по вечерам корпела над учебниками. И так до поступления в институт. Мать по обыкновению мало интересовалась дочерью и не слишком докучала
Мать не позволяла Розмари браться дома за тряпку или за веник — с этим и младшие дочери справятся, вечерами она старалась побыть со старшей, пока та сидела над книгами, — как знать, вдруг удастся хоть чем-то помочь...
Поначалу учеба давалась Розмари нелегко, порой она доходила до отчаяния, но всегда брала себя в руки. Аня, пожалуй, была права, утверждая, что молодая женщина отличается чрезмерным честолюбием. Во всяком случае, она достигла того, к чему стремилась, хотя и с трудом. Появившись в Бебелове через одиннадцать лет после своего бегства из Хорбека, она уже кое-что умела и кое-что собой представляла, у нее была даже докторская степень. Свою докторскую работу она писала и защищала вместе с тремя другими ассистентками, так делали многие, и это досталось ей вряд ли труднее, чем учеба.
И вот теперь молодая женщина деловито расхаживала по коридору административного здания, вид у нее был независимый: смотрите, вот, мол, я, доктор Розмари Захер.
В первое время она еще выставляла напоказ эту независимость, за которой скрывалась неуверенность. Она была исполнена решимости не позволить никому ущемить свои интересы и поначалу болезненно реагировала на все, что казалось ей посягательством на ее авторитет. Кое-кто из сотрудников испуганно втягивал голову в плечи, когда речь заходила о ней, ее называли «новой метлой», и даже отпускали по ее адресу отнюдь не социалистические шуточки: таких, мол, рыжих раньше на костре сжигали.
Но вскоре Розмари сообразила, что добьется как руководитель гораздо больше, если не будет подавлять в себе женщину. После такого открытия она стала действовать очень по-женски: на совещаниях, конференциях и на работе она демонстрировала отныне не только свои глубокие познания, но и улыбку, очаровательную улыбку; когда же надо было действовать более грубо и прямо, то пускалось в ход и кокетство с намеком на доверительность. Временами она прибегала к старому женскому приему — многообещающее рукопожатие, более продолжительное, чем полагалось по неписаному партийному этикету. Вскоре каждому мужчине, будь то директор или дворник, стало казаться, что его особенно ценят и отличают, а это кое-что значило, недаром ее прозвали красотка Розмари, украшение Бебелова. Ее то и дело фотографировали, брали интервью. Она отвечала на вопросы спокойно, называла мотивы, определившие выбор профессии. Один иллюстрированный журнал с миллионным тиражом писал о ней как о женщине с типичной для нашего времени биографией. Никто так и не узнал, что в действительности она поступила в институт и освоила специальность, которая требовала времени и приносила удовлетворение, из-за несчастной любви и из упрямства.
4. Она вышла к молодым людям в белом халате, надетом поверх платья.
— Вот так сюрприз! Рада тебя видеть, да еще с другом!
Она поздоровалась с девочкой и парнем и, казалось, не признала в нем сына Штефанов. Аня представила спутника:
—
Розмари покачала головой.
— В последний раз я тебя видела карапузом. Пошли.
Они вошли в маленькое фойе административного здания. Там стояли черные кресла из кожзаменителя, цветы в керамических горшках, вьющиеся по железной решетке.
— Прямо как в гостинице, — удивился Юрген.
— А как же, ведь мы работаем в самом современном коровнике Европы.
— Он действительно самый современный в Европе? — спросил парнишка для точности.
Розмари подтвердила и добавила:
— Только не рассказывайте всем об этом. Пора отвыкать от хвастовства, ясно? Незачем везде твердить, будто мы во всех областях первые. Есть такое указание. Недавно приезжал один товарищ из Берлина, прочитал доклад и бросил в зал такую фразу: «Нужно, товарищи, поскромнее, мы ведь, в конце концов, самая маленькая страна на свете». Так вот, теперь мы первые в преуменьшениях. Чудесно, не правда ли?
Она рассмеялась.
Аня даже не улыбнулась шутке ученой дамы.
— Вчера забрали отца, — сказала она.
Розмари испугалась.
— Как это, как это «забрали»?
— Арестовали.
Аня стала торопливо рассказывать о том, что произошло вчера вечером, не забыла ни одной подробности: отец велел ей держаться, как обычно, ни к кому из-за него не ходить. Она внимательно наблюдала за Розмари, интересно, что та скажет. Значит, строго-настрого велел ни к кому не ходить? Да, но она, Аня, считает, что Розмари должна знать о случившемся.
— Ведь вы с ним друзья, верно? — спросила она под конец. — Чего доброго, у тебя теперь будут неприятности.
Они стояли в фойе перед кованой решеткой, увитой цветами, Розмари, девочка и парень, и казалось, в наступившем после Аниного рассказа молчании каждый украдкой подглядывает за другим. Их взгляды встречались, расходились, снова встречались. Юрген подумал: «А она милая и очень симпатичная, эта приятельница Друската, не понимаю, зачем Аня ей так дерзит, с таким наслаждением заявила, что, мол, для фрау доктор ей никаких поручений не давали. Обе явно друг друга недолюбливают».
А Розмари подумала: «Кому-то понадобилось выдать Друската с головой, иначе быть не может. И как раз теперь, когда так много поставлено на карту для него и для крестьян из Альтенштайна. Есть только один человек, заинтересованный в том, чтобы Даниэль исчез, — Штефан. Неужели Аня не знает? И зачем только она притащила с собой этого мальчишку. Как он на меня смотрит, а как уставилась на меня девчонка! Я обязана сейчас что-нибудь предпринять, но что?»
Аня думала: «Она не знает, что делать. Никому из его друзей не нравится, что я прихожу к ним с расспросами и с просьбой о помощи. Все меня выставляли за дверь, и она так поступит. Как это говорится в пословице: истинные друзья познаются в беде».
— Пошли.
Розмари повела их по длинному коридору в свой кабинет. Открыв дверь и пропустив их вперед, она указала на стулья, сама села за письменный стол. Опершись на него локтями и сложив руки, она некоторое время покусывала большой палец, как ребенок, попавший в затруднительное положение. Потом сняла телефонную трубку. Разговаривая с директором, она не выпускала из виду гостей. Ей нужен отпуск, нет, не в сентябре, как по графику, а сейчас, немедленно! Почему? По сугубо личным причинам, весьма уважительным. Больше она ничего сказать не может. На какой срок? Пока не знает, возможно, на пару дней, а может быть, на несколько недель или больше, возможно, она вообще сюда не вернется. Вайман освоился с работой и может ее заменить.