Дар дождя
Шрифт:
Когда я добрался до Истаны, отец мерил шагами веранду.
– Слава богу, с тобой все в порядке. Я пытался тебе позвонить, но телефон не работает.
– В городе теперь опасно. – Я описал увиденный воздушный бой, и отец уныло покачал головой.
– Изабель удалось дозвониться. Станцию фуникулера на Горе разбомбили.
– Непонятно зачем. У японцев там радиостанция.
– Откуда ты знаешь, что у них на Горе радиостанция? – резко спросил он.
– Я ее видел.
– Тогда они должны были целиться
– Остальные слуги разошлись по домам?
– Нет.
– Думаю, пока им безопаснее оставаться здесь. Они смогут вернуться к семьям, когда закончатся налеты.
Отец согласился, но когда он предложил это прислуге, остаться решили только несколько человек. Когда я пожелал остальным удачи, некоторые, те, кого я знал с самого детства, посмотрели на меня с подозрением. Отец заметил это и, когда они ушли, сказал:
– Они считают, что ты помогал японцам.
– Ты тоже так думаешь?
Он помолчал.
– Да. Возможно, господину Эндо нужны были сведения от кого-то, кто знал Пенанг и Малайю. И ты ему их предоставил.
Я упал в кресло и закрыл лицо руками. Это был хороший повод все ему рассказать.
– Когда японцы займут остров, я буду работать на их правительство. – Несмотря на мое намерение говорить медленно и спокойно, слова выкатились кубарем.
Отец склонил голову и закрыл глаза. Его плечи поникли, словно от поражения, и его разочарование во мне повернулось у меня в сердце клинком кериса, рассекая дыхание и кровоток. Все время до этого он сохранял силу, и теперь я увидел, что у меня получилось то, что не удалось японцам, – поразить его дух, сделав надрез, от которого он стал уязвимым.
– Тогда ты превратился в того, кем господин Эндо научил тебя быть. Вот что он с тобой сделал. Ты предал всех нас, всех жителей Пенанга, – сказал он.
И ушел, оставив меня сидеть в одиночестве и размышлять о том, что я наделал.
Глава 4
На улицах Джорджтауна японские войска не встретили никакого сопротивления. Британские солдаты давно эвакуировались, в спешке оставив аэродромы и нефтехранилища нетронутыми, словно в подарок новым хозяевам на новоселье.
Ночью мы по очереди сторожили дом. По всему острову прекратилась подача электричества; отец был уверен, что мародеры ограничатся магазинами в городе, но нам всем было спокойнее, если кто-то следил за происходящим.
На следующее утро я надел строгий костюм и отправился на велосипеде в Джорджтаун. Во время поездки запах росы на траве и на листьях деревьев и тишина на дорогах прояснили мой разум.
На улицах было тихо; ни шума лоточников, разжигающих печи, ни металлического грохота открываемых ставней над магазинами. Даже бродившие по улицам бездомные собаки казались запуганными. Без криков кули и снующих туда-сюда судов порт казался безмолвным. Те, кому хватило храбрости или глупости, вышли из домов поглазеть; я присоединился к людям на обочине.
До
Я столько времени слышал о них – и вот наконец увидел – и, как и многим другим, мне показалось невероятным, что эта кучка плохо одетых, неотесанных с виду солдат победила британцев.
Они шли, одетые в мешковатые брюки, высокие резиновые сапоги и свободные рубахи, заляпанные грязью; головы были прикрыты матерчатыми кепи c грязными назатыльниками, мечи вяло болтались, стуча по помятым фляжками для воды. На марше солдатам разрешалось пить только один раз в день, и одежда была удобна для джунглей, через которые им пришлось пройти.
Эндо-сан потребовал, чтобы я присутствовал на торжественной церемонии сдачи острова в официальной резиденции резидент-советника. Я выбрался из толпы и пошел к дороге, ведущей к главному входу. Солдаты маршировали вдоль затененной падуками подъездной аллеи, проложенной через сад, где жена резидент-советника когда-то устраивала званые чаи в поддержку своих любимых благотворительных обществ. В ушах раздался звон чайных ложечек по тонкому фарфору, нарастающий шум голосов и захватывающий и счастливый смех, соперничавший с журчанием бившей из фонтана воды. От тех времен остался только шелест листьев на ветру.
Я занял место рядом с Эндо-саном в саду перед главным входом в резиденцию. День обещал быть ясным, и утренний свет забавлялся с бусинами росы на газоне, давая им на миг сверкнуть, прежде чем превратить в пар.
От прежнего штата резидент-советника осталось всего несколько человек. Его семья уехала из Пенанга с первой волной эвакуации.
– Вашему отцу будет за вас стыдно, – сказал он, увидев меня рядом с японцами.
– Ему стыдно за меня не больше, чем за трусость британской армии, которая оставила остров без защиты.
Солдаты остановились перед Хироси, и командовавший ими офицер поклонился ему. Хироси повернулся лицом к нам и стал зачитывать документ, подписанный генералом Томоюки Ямаситой, японским главнокомандующим в Азии.
Я переводил всю церемонию, не обращая внимания на гневные взгляды резидент-советника и его подчиненных. С того дня я стал известен как «прихвостень», так местные называли коллаборационистов. В моем присутствии не было особой необходимости, потому что Хироси, Эндо-сан и командующий офицер хорошо говорили по-английски; это был рассчитанный ход со стороны японцев, чтобы представить меня англичанам в новой роли. Военный фотограф попросил нас позировать и сфотографировал для газеты.