Дар речи
Шрифт:
Кстати, в доступных нам документах нет ни одного упоминания о претензиях, которые большевистская власть могла бы – а в те времена была обязана – предъявить людям неправильного происхождения, то есть интеллигенту Шкуратову, сыну гильдейного купца, и дворянке Светловой, его жене.
В общем, я нашел документы, содержащие несколько маленьких, но важных фактов.
Факт первый: до 1932 года муж и жена Шкуратовы проживали на Смоленке под одной крышей с гражданкой Александрой Николаевной Шаро, в девичестве Немиловой. Судя по платежным документам, она вносила плату за квартиру до ноября тридцать второго года. Документы на квартиру свидетельствуют, что у гражданки Шаро была девятилетняя дочь Татьяна.
На этом этапе никакой другой информации об Александре Николаевне Шаро и ее дочери у меня нет.
Правда, в деле Шкуратова, позднее обвиненного в шпионаже и контрреволюционной деятельности, – в той части дела, к которой нам удалось получить доступ, – говорится среди прочего о половой распущенности обвиняемого, который при живой жене сожительствовал с хозяйкой квартиры на Смоленке и ее несовершеннолетней дочерью. Фамилия не указана, но похоже, что хозяйкой в ОГПУ считали гражданку Шаро.
Любопытный факт: мужем гражданки Шаро был художник и писатель, который несколькими годами раньше описанных событий выехал во Францию в служебную командировку, но стал невозвращенцем. Видимо, если покопаться, можно найти немало любопытного о его судьбе, но этим мы заниматься не станем, поскольку его биография – на периферии истории Шкуратовых.
Не исключено, что Борис Шкуратов знал о деяниях своего отца, о судьбе гражданки Шаро и ее дочери, потому и замял дело о покушении на свою мать. Ничем другим его поступок объяснить не могу.
Как видите, лакуны заполняются. Но их еще немало.
Например, меня интересует, как Борис Шкуратов стал владельцем дома в Италии стоимостью девяносто четыре миллиона евро. Насколько я знаю, все проекты, которые он пытался реализовать после девяносто первого года, не принесли никакого дохода. Его сын – человек состоятельный, но, по моим сведениям, не до такой степени, чтобы преподносить отцу такие подарки. Незадолго до смерти Шкуратова-старшего, как вы знаете, создан семейный траст, которым управляет адвокатское бюро «Шехтель и Дейч». Как вы думаете, удобно ли поинтересоваться у господ адвокатов, откуда в трасте почти пятьсот миллионов евро плюс недвижимость в Италии и России еще на двести миллионов? И кто на самом деле распоряжается этими средствами? Утверждают, что это Александра Петровна Немилова. Однако возможно, что это лишь слухи: мы-то с вами знаем, что Шука Шаша нажила немало врагов не только в журналистской среде, но и среди очень богатых и очень влиятельных мужчин.
Надеюсь, к Дидиму вернется дар речи.
Поклон Александре Петровне.
Ваш А.
Ах, убей меня, убей…
Вот, значит, как. Вот, значит, почему бабушка Шаши Татьяна Васильевна говорила, что Немилова – не ее фамилия. Она права. Она – Шаро. Или Немилова-Шаро.
Я нашел китайскую авторучку с золотым пером – подарок к шестнадцатилетию – и стал набрасывать на бумаге последовательность событий.
Возможно, Шкуратов и Шаро учились в одно время на медицинском факультете, но ближе сошлись за границей – в Париже или Цюрихе. Неизвестно, встречался ли Шкуратов в те годы с Александрой, Сашенькой Немиловой. Может быть, познакомился с нею позднее, уже после того, как ее муж выехал во Францию. Вошел в доверие как друг мужа, поселился у нее, сделал наложницей не только Сашеньку, но и ее дочь. «Половая распущенность», ясное дело. Вряд ли Марго нравилось сожительство мужа с другой женщиной. Не исключено, что обиженная супруга и написала на Сашеньку донос, по которому ее привлекли к делу об антисоветской пропаганде. А может, это сделал Шкуратов, который пресытился Сашенькой и решил сбыть ее с рук, а чтобы всё сделать наверняка, включил в список подозреваемых. Но дочь – оставил. Насиловал ли он ее – это сейчас не установить. Да и фразу в документах о том, что он сожительствовал «с хозяйкой и ее несовершеннолетней дочерью» можно истолковать по-разному. Мог сожительствовать с Сашенькой, а дочь приплели к делу, чтобы создать завершенный портрет предателя и растлителя, – это ведь вполне в духе ОГПУ. Как бы то ни было, Татьяна не пропала. Марго взяла ее с собой в ссылку, вместе с нею вернулась в Москву. Прислуга и объект мщения. Прислуга и девочка, напоминающая о репрессированном муже, как Иуда напоминает о Христе, и наоборот. После войны девочка выросла, родила Глазунью, а когда у той появилась дочь, попросила назвать ее Сашей, Сашенькой – в память о матери, гражданке Шаро. Это всё, что осмелилась сделать, об остальном – молчала всю жизнь. Лишь изредка прорывалось: то вдруг вспомнит свою настоящую фамилию, то вдруг пустится в пляс на площади, выкрикивая: «Ах, убей меня, убей!».
Значит, Шаша – наследница Шаро, его картин, книг, их квартиры на Смоленке, хотя наследница – условная: в России нет закона о реституции. А почти всё, что осталось от Шаро в Париже, законным образом принадлежит Монике Каплан. Гораздо больше у Шаши прав на письма, которыми обменивались ее прадед и прабабка. Марго украла у них не только квартиру и жизнь, но и память – всю, подчистую, вплоть до любовных писем. Присвоила, передала по наследству внуку. От Папы Шкуры я ни разу не слышал ни слова об этих письмах – неужели он догадывался об истинном их происхождении? Догадывался, но ничего, ни слова не сказал сыну, – а для сына эти письма стали палладиумом, святыней, которая хранит и спасает Трою и ее жителей, защищая их от всех напастей. Дух и душа Трои – дух и душа Дидима. Ворованный дух, ворованные души…
Я перечитал заметки.
Арсен Жуковский проделал хорошую работу – его поклонникам будет что почитать. Но я-то? Но мне-то это – зачем? Дидиму мы уже рассказали про его деда и бабку, и теперь он знает, что дед был кровавым палачом, а бабка – стукачкой КГБ. Осталось выложить ему всё о письмах, чтобы он узнал еще и о ворованной святыне. Но что это добавит к тому, что уже сказано?
Думая о Дидиме, я, конечно же, думал прежде всего о Шаше. Она так близка с Дидимом, что иногда не разобрать, кто чья тень. И вот она узнаёт, что человек, в честь которого Дидима назвали Виссарионом, убил ее прабабушку и насиловал ее бабушку, когда та была еще подростком, испуганным подростком. И вся жизнь Шаро перевернулась, из жизни их выбросили в Левую Жизнь, превратив в прислугу палачей, в наложниц, в рабынь, которые лишены даже собственного прошлого. Ну ладно квартира на Смоленке, но ведь и их палладиум им, рабыням, не принадлежит – новые господа, наследники палачей, присвоили его, поместив в центр своего мира. А им, рабыням, было дозволено лишь издали любоваться тем, что на самом деле являлось их собственностью.
Следует ли из этого, что жизнь Шаши была ложью, пошла не туда? Нет, конечно. Это был ее выбор, и этот выбор был правильным, что бы там ни говорила моя ревность. Благодаря этому выбору Золушка стала прекрасной принцессой, стала женщиной, достойной своей красоты, любви и богатства. Для этого она сделала стократ больше, чем Дидим, хотя он, что уж там, и был ее наставником и любовником, многому ее научившим. У этой Шаши – другая память, другие святыни, и ничего не изменится, если она вдруг узнает, что жизнь ее могла быть иной.
А вот я в ее глазах стану завистником, ревнивцем и мудаком, готовым на всё, чтобы она оставалась моей, хотя она и без того – моя. Да и Дидима она знает лучше меня – и не строит на его счет иллюзий.
Их прошлое, точнее, прошлое их семей – одно на всех – сделало их героями нового времени, вознесшимися над прошлым. Они вырвались из заколдованного круга времени, чтобы бросить ему вызов, и победили.
Эти письма ничего не изменят в их судьбах, а вот в моей – могут.
Шаша никогда не давала мне левую руку: «Если дам, значит, ты – моя жизнь, а это пока не так». И не даст даже правую, если я сунусь к ней с этими чертовыми письмами.