Дартмур
Шрифт:
Замер на входе от накативших ощущений.
К ним невозможно привыкнуть. Каждый раз одно и то же.
— А ты?
Дверь захлопнулась за Маккинни и дуболомом, разнеся стук по коридору.
Звук ударил по перепонкам.
— А у меня, дядюшка Майлз, семейная встреча. Не могу же я вернуться домой и не зайти поздороваться.
Злость не утихала все это время ни на секунду. Выжигала любые иные эмоции, обжигала вены расплавленным оловом. Ртутью растекалась,
Демоны рыскали в поисках жертвы, давно покинув клетку.
За спиной раздалось:
— Веди меня, пока я добрый и не расхерачил твою мерзкую рожу.
Под кристаллом подчинения у него нет выбора. Он выполнит все, и стерпит все.
Жуткая штука на самом деле, но отчаянные времена требуют отчаянных мер.
Взбежал по лестнице, безошибочно влетел в нужную дверь.
Отец оторвал взгляд от своих записей, ручка на миг застыла в руке. Отложил ее медленно, прямо смотря на сына.
— Я тебя не ждал, — вольготно откинулся на спинку кресла.
"А я уверен в обратном".
Легкий наклон головы влево, всматриваясь в лицо человека, вызывающего отвращение.
— Ты уебок, — произнес спокойно, хотя внутри все требовало убивать.
— Следи за выражениями! — гаркнул в ответ, поджимая губы.
"И не подумаю".
— На что ты надеялся? Что я закрою глаза и смирюсь?
Рык прорвался на свободу.
Армер недовольно покачал головой, потирая подбородок.
— Посмотри на себя, на кого ты стал похож? Растекся. Размяк! Сантименты не идут тебе на пользу, сынок.
Щека дернулась. Веки наполовину опустились.
— Я не позволю тебе загубить себя какими-то чувствами! — Дейвил-старший повысил тон на эмоциях, обходя стол и вставая напротив.
"Конченый ты ублюдок!"
Удар стал неожиданностью, пошатнув отца. Запрокинул голову, хватаясь за нос.
Поморщился от хриплого гнусавого смеха.
— Я подозревал, что ничего хорошего из тебя не выйдет. Твоя мать без конца твердила как она тебя любит, растила сопливого мальчишку. Я дал тебе все! И кем ты стал?!
— Не смей, — пальцы сомкнулись на вороте рубашки, а хотелось ими сжать его шею. — Слышишь? Не смей ни слова о ней говорить.
Кровь стекала по подбородку, капая на светлую ткань и попадая на руку Шама. Брезгливо поморщился, но не отпустил.
— Давно надо было ее продать, — протянул со смехом этот ублюдок.
Вторая рука метнулась наверх, сжимаясь под горлом, вырывая очередной хриплый смех.
— Ты нихуя ей не сделаешь, — усилил давление, заставляя его закашляться собственной кровью. — Ни ей, ни мне, ни Фоукс. Тебе не хватит смелости убить меня, а мне хватит убить тебя.
Блеклые глаза всматривались в глаза сына, один в один похожие на глаза матери.
Он знал — Шам не шутит.
Знал, потому что все эти годы следил за ним. Знал о его жестокости. Безжалостности. И гордился этим. По-настоящему гордился.
Ему нужен такой наследник.
Он не смог бы его убить. В него вложено столько сил!
— Приди в себя! Ты защищаешь отброса? Постельную девку? Ты позоришь себя и меня!
Сдавил запястье удерживающей его руки, а Шам в ответ усилил давление на шею.
— Мои личные отношения никого не касаются, — прорычал, заглядывая в холодные блеклые глаза.
— Отношения? Ты слышишь себя? Что ты несешь?!
Сопротивление силой против Шама бесполезно.
Слабый болезненный укол заставил насторожиться. Несколько коротких мгновений, и боль заполнила все тело, вынуждая отступить.
Сцепил зубы, хватаясь руками за голову.
"Вечная боль? Ничего нового".
Через шум собственного сдерживаемого крика услышал твердый голос:
— Я желаю тебе лучшего.
"Пожелай себе бессмертия".
Тело скрутило, подкашивая ноги.
Упал на колени, закусывая язык. Сдерживая крик.
Нет, он не станет вопить.
Не теперь.
— Ты сломаешь себе жизнь, впутавшись в какие-то отношения! Ты о любви мечтаешь? Наивный идиот. Кто тебя полюбит? Жестокий, бесчувственный, безжалостный. Ты создан для другого!
"Прогуляйся на хуй. Я не твоя гребаная вещь".
Ладони уперлись в пол. Не позволил себе упасть ничком.
Новая волна прошила тело. Сильнее предыдущей. Она будет нарастать, пока не сведет с ума. Не сломает сознание. Или пока кристалл не деактивируют.
— Думаешь, эта девка, этот отброс, тебя любит? Она вцепилась в тебя, потому что ты высший! Потому что ты Дейвил!
"Ошибаешься, ублюдок. За это она меня ненавидит".
Зарычал, маскируя болезненный крик.
Нет. Он не будет кричать.
Прогрызет себе язык, но не подарит отцу удовольствия слушать его жалкие вопли.
Его будто выпотрошили. Живого. Потоптались по органам, которые он еще чувствовал.
— Никто!
За волосы на затылке дернули. Перед затуманенным взором гневное лицо отца.
— Никто тебя не полюбит! Запомни это!
Задохнулся от очередного приступа. Растянул губы, улыбаясь через силу.
— Она уже меня любит.
Можно ли разобрать из сиплого хрипа хоть слово?