Дай лапу
Шрифт:
— Ты придумаешь, дед. Там дерьма знаешь сколько?
— Почистим, не беда. Мы здесь рядом живем. Можно к нам зайти.
— Нет, уволь, — отмахнулся Ердяков. — Мне работать надо.
— Я бы, знаете, и сам попробовал, — сказал старик. — Но у меня нога побаливает. Согнуться не могу. Как бы потом вам меня вытаскивать не пришлось.
Ердяков быстро взглянул на старика, усмехнулся и отвел глаза.
— Вот, понимаешь, — почесал он в затылке.
И с неохотой, пересилив себя,
Сунул в проем голову, потом плечи. И, выругавшись, резко выполз обратно.
— Насоветовал, старый. Там гвоздей до чертовой матери. Не. Ну ее в болото.
Стоял, отряхивался. Вид у него был недовольный, сердитый.
— А если попробовать с другой стороны?
— Нет уж. Там одни стекла да коряги. Того и гляди брюхо себе вскроешь.
— Как же теперь?
— А никак, — выкинув сигарету, сказал Ердяков. — Вмажу ковшом по крыше, сама выскочит.
— А щенки?
— Брось ты, дед, нюни тут распускать.
— Живые, — вздохнул старик. — Жалко.
— Ну, не знаю. Мне работать надо, — Ердяков обстучал руками колени, стряхивая налипший мусор. — Пускай пацан твой слазит. Он юркий, прошмыгнет.
— Верно. Вить, Витя! — позвал мальчика дед. — Иди-ка сюда.
Мальчик по осыпающимся обломкам, ступая осторожно и робко, пробрался к ним, поздоровался с экскаваторщиком.
— Здравствуйте, — сказал, подойдя.
— Давай, малец, — предложил Ердяков. — Нырни. Сползай. Вот тебе прут. Ткни ее разок этой фиговиной, Дуську.
Мальчик, взглянув на дедушку, с места не сдвинулся и ржавый изогнутый прут в руки не взял.
— Надо под пол подлезть, Вить, — объяснил дедушка. — Другого выхода нет. Товарищ пробовал, но застрял, о гвозди укололся. Так что тебе придется. Согласен?
Мальчик попятился, оробел. Сник и голову опустил.
— Не бойся, малец, — подбадривал Ердяков. — Башку она тебе не отъест. Мы тут, рядом. Выдернем, если что. Пусть только попробует тронуть тебя, я ей тогда такого дрозда задам, век будет помнить. Давай, герой, давай.
— Ты, Вить, подползи и тронь ее палкой, — уговаривал старик. — Она и выйдет.
— А щенки? — глядя себе под ноги, несмело спросил мальчик.
— Может, она и щенков с собой унесет.
— Как же она их унесет?
— Молча, — нетерпеливо ответил Ердяков. — Сложит в авоську и унесет. Давай. Не тяни резину.
Мальчик взглянул на деда. Безо всякого желания взял прут и полез под пол.
Взрослые, наклонившись, следили, как он на локтях, перебирая ногами, медленно и с опаской подползает к собаке.
В метре от нее Витя остановился.
— Ну, чего ты? — рассердился Ердяков. — Ткни ее, ткни, не бойся.
Витя перевалился на левый бок, переложил прут из одной руки в другую и осторожно вытянул его перед собой.
— Ткни, ткни как следует.
— Она рычит, — сказал мальчик. — Я слышу.
— Пусть рычит, — командовал Ердяков. — Наподдай ей хорошенько.
— Не достаю я.
— Еще подползи.
Мальчик лег на живот, выставил локти и ползком подтянулся. Но тут собака вздыбила шерсть, дернулась к Вите, гавкнула, свирепо оскалилась и зарычала.
Витя испугался. Выронил прут и в страхе, суетливо перебирая ногами, выполз наружу.
Он весь перепачкался, брюки и куртка спереди и по бокам сделались бурыми от пыли, кое-где к одежде прилипли фантики, окурки, комья рыжей глины. Внук смотрел на деда виновато, растерянно, как бы прося прощения.
— Эх ты, — с осуждением сказал Ердяков и, махнув безнадежно рукой, пошел к экскаватору. — Ладно, раз так, — говорил сам с собой. — Мы ее сейчас ковшом по балде. Ничего, выскочит. Как миленькая. А то, ишь, разлеглась. Работать не дает. У меня обед скоро.
— Деда, — жалобно захныкал мальчик, тронув старика за рукав, — он пошел, деда, пошел, — и слезы выступили у него в глазах.
— Что ты, что ты, Витя, — успокаивал его старик. Он перчаткой отряхивал внуку куртку, шерстяную шапочку и брюки. — Не волнуйся, ударить ковшом я не дам. Там щенки. Я ему не позволю.
— Он ушел, ушел, деда. Не дай ему, деда, — говорил мальчик и всхлипывал.
Ердяков запустил двигатель. Сдернул ковш с земли, поднял и провел по воздуху над продавленной крышей вагончика.
Старик легонько подтолкнул Витю, чтобы тот отошел в сторонку, а сам торопливо влез на кучу битого кирпича возле словно обглоданной стены, прямо под нависшей стрелой экскаватора, и поднял вверх свой посох.
Ердяков закричал, высунувшись из дверки кабины:
— Ты где встал, дурья твоя башка? Зацеплю же, концы отдашь!.. Пенсионеры фиговые, развелось вас тут, плюнуть некуда. Отвали, старик! По-хорошему прошу!
Старик стоял и над головой размахивал палкой.
— Ну, тупой. Сейчас научу, раз не понимаешь.
Дернув ковш, Ердяков, провел его низко над головой старика, едва не чиркнув по шляпе, и остановил так, что ковш завис прямо перед его лицом.
— Уходи, деда! — крикнул мальчик. — Уходи, не надо. Я боюсь!
Старик стоял прямо, с побледневшим лицом, стиснув губы, вскинув палку над головой, и, не отводя взгляда, смотрел на отполированные зубья ковша. Он не отклонился, не сдвинулся ни на шаг, даже не переступил.
— Вот балбес попался.
Ердяков рывком распахнул дверцу и высунулся из кабины по пояс.