Дебютный развод
Шрифт:
— Послушай, Сильви, у меня срочное дело. Нужно бежать.
— Но как насчет Барбары Уолтерс? — разочарованно протянула я. Мы планировали уютный вечер дома перед телевизором и хотели заказать обед из японского ресторанчика. — Неужели нельзя перенести на завтра? Что такого срочного может возникнуть в воскресный вечер?
— Мой старый друг по колледжу сейчас в городе, и мы сто лет назад договорились поужинать. Я, должно быть, забыл тебя предупредить.
— Не тот, с которым ты хотел познакомить Лорен?
— Именно он, — улыбнулся Хантер, натягивая жакет.
— Но почему бы мне не позвонить Лорен? Поужинаем вместе.
— Не думаю, что это хорошая мысль, — поспешно перебил Хантер.
Почему он так странно себя ведет? Почему не хочет, чтобы я пошла с ним?
— Но ты сам твердил, что хочешь их познакомить. Рождество — идеальное время для свиданий, и…
— В этом нет смысла. Из свиданий вслепую никогда ничего не получается. Люди, которым суждено влюбиться, прекрасно обходятся без посредников.
— Ты говорил, он симпатичный. Как его зовут?
— Он пробудет здесь всего несколько часов. Мне пора. Увидимся, дорогая, и не обижайся из-за сегодняшнего вечера, — бросил Хантер, исчезая.
Все произошло слишком быстро. Итак, я осталась наедине с телевизором и японским обедом. Обычно я нахожу Барбару Уолтерс весьма занимательной. Ее выбор всегда так непредсказуем. Вспомните год когда самым интересным человеком был назван Карл Роув {Один из советников президента Буша, много сделавший для его переизбрания}! Вопросы потрясающе вежливы, ими просто нельзя не восхищаться, особенно если представить, что смотрите очередной выпуск передачи «Розыгрыш». А прическа Барбары из года в год неизменно остается все той же, и это бесконечно утешает зрительниц.
Но сегодня, несмотря на обильно покрытую лаком гриву миссис Уолтерс, мне было не по себе. Аппетит тоже исчез. Я не могла проглотить даже любимое сасими из тунца. Почему Хантер ни с того ни с сего отказался познакомить Лорен со своим идеальным другом по колледжу? Всего несколько недель назад он с энтузиазмом уговаривал ее пойти на свидание. И почему он так и не назвал мне имени своего приятеля?
И вообще, если хорошенько подумать, последние несколько дней Хантер ведет себя более чем странно. Постоянные телефонные переговоры шепотом, обрывающиеся, едва я вхожу в комнату. А когда я спрашиваю, что он сегодня делал, получаю совершенно невразумительные ответы. Мало того, я не вижу никаких признаков украшения от С. Джей Филлипса. Когда же я попыталась намекнуть, что рассчитываю получить драгоценность, он вел себя так, словно понятия не имел, о чем я. Пришлось полезть под елку и встряхнуть коробки с рождественскими подарками (это я делаю почти каждый год). Но кулона я так и не нашла, а ведь к этому времени Хантер уже должен был его забрать! Где же он?
А теперь еще и это: бросить Барбару У. и свою жену, с которой почти не виделся все эти недели, и удрать на ужин с каким-то «другом по колледжу». В воскресенье! Разве могут быть важные дела в воскресенье?!
И как раз в тот момент, когда Барбара была готова представить самого интересного человека года, я неохотно откусила от сасими с тунцом. Голод только ухудшал ситуацию.
Но тут зазвонил сотовый.
— Простите, Сильви. Вы, должно быть, считаете меня самой ненадежной, самой лживой кинозвездой на свете!
Это оказалась Нина Клор. Как я и предполагала, после нашей парижской встречи она не пришла на примерку в студию.
— Съемки в Марокко заняли лишних две недели, а в пустыне не было телефона. Можно мне прийти на примерку завтра? С Софией? Нам так вас не хватало!
Я едва не поперхнулась тунцом. София в городе! А мой муж только что удрал на встречу со старым другом! Может, Рождество и не окажется для меня таким уж теплым и милым, как я ожидала?
— София просит прощения, что не смогла прийти, — заявила Нина, когда без опоздания приехала в студию на примерку.
А вот я втайне радовалась. София была последним человеком на земле, которого мне хотелось видеть.
— Я в такой растерянности! Предложили сразу семь сценариев! Такое ощущение, словно я умираю от переутомления! — продолжала Нина, переодеваясь за ширмой. — Мне двадцать три года, а кажется, что все шестьдесят пять. Просто с ног валюсь.
Через минуту она появилась в платье «Грейс» с воланами, которое мы сшили для нее из шифона устричного цвета. Оно вилось вокруг ее ног, как свежий ветерок. В этом платье она выглядела мечтательной и старомодной.
Она взглянула на себя в зеркало и изумилась:
— Только посмотрите на это! То самое Платье для Премьеры. Можно мне взять его с собой?
Когда папарацци сфотографировали Нину, выходящую из нашей студии с пакетом, на котором красовалась монограмма Теккерея, произошло вот что: таблоиды словно обезумели. Телефон в студии разрывался: репортеры пытались узнать, какое платье наденет Нина на премьеру. (Правда заключалась в том, что даже мне это было неизвестно. Нина взяла четыре платья, два из которых были подарками от нас, а еще два даны напрокат с просьбой вернуть сразу после премьеры. Нина оказалась настолько скрытной, что даже Текку не призналась, какое именно наденет на премьеру.) После этого все девушки Нью-Йорка вдруг возжелали появиться на новогоднем балу Аликс в платье от Теккерея. Если учесть, что бал должен был состояться через две недели после Рождества, времени оставалось отчаянно мало.
«Ниман Маркус» распродал все наши платья, после чего нам позвонили из «Бергдорф-Гудман» и предложили Теккерею демонстрацию моделей прямо на подиуме магазина. Если все это было результатом лишь одного снимка Нины с нашим пакетом в руках, очевидно, ее появлению в платье «Грейс» предстояло разительно изменить судьбу и бизнес Текка.
Дизайнеры, обслуживающие актрис, представляют собой печальное зрелище. Теккерей, обычно беспечный и хладнокровный, стал дергаться каждый раз, когда открывал журнал и видел фото Нины. Когда ее имя упомянули в выпуске теленовостей, он покрылся холодным потом. Его температура опасно подскочила, когда она появилась в платье другого дизайнера. Эффект Нины — как назвал его Теккерей — поразил его сильнее птичьего гриппа.
Глава 17 Обольщение младенца
Клянусь, на свете нет зрелища шикарнее, чем белый лыжный комбинезон от Эреса на крыше шале постройки двадцатых годов во Французских Альпах. Загорать на ярком солнце при семидесяти градусах по Фаренгейту, когда на земле два фута снега, а над головой ярко-синее небо, — это для меня величайшая в мире роскошь. А белое на белом — верх элегантности. И невероятно идет любой женщине, особенно когда эффект усиливается горой белых махровых халатов и таких же тапочек.