Делай, что должно. Легенды не умирают

Дэлора

— Птица спит, — все тем же шепотом поделилась. — Не буди!

— Устал крылатый, крепко спит, пусть отдыхает, Амлель. Иди к нам, Эона. Познакомься с младшенькой сестрицей Родничка, — добродушно усмехнулся Янтор, попыхивая своей трубкой.

Все это было настолько странно, что Яр не мог даже удивиться внятно, только шагнул от своего лежака к берегу ручья и этим двоим.

— Вот сюда садись, тут не мокро, — тут же засуетилась девочка. — Ой, я наследила… Извини-извини-извини!

Она тараторила, как и полагалось нормальному ребенку, отпихивала тонкой ладошкой подошедшего поглядеть, что творится, Танийо. И все равно продирало

по хребту: не то, не так. Белые растрепанные волосенки — длинные, чуть не до пят, были мокрыми — он видел, как разлетались с них капли воды. И рубашонка, совсем как те, в которых бегают горские девочки «до первой крови», как писал Аэно, только без вышитых оберегов и родовых знаков…

— Водяница она, — приглушенно-раскатисто рассмеялся Янтор, — удэши этого ручья. Амлель.

«Солнце в чистой воде» — перевел для себя Яр. Удивления все равно как не было, так и не появилось, зато стало понятно, откуда это ощущение водной Стихии.

Девочка закивала.

— А ты — Эона, Хранитель. Так здорово! Я раньше Хранителей не видела!

— Да какой я Хранитель, Амлель?!

Янтор помалкивал, только усмехался в усы и смотрел на них.

— Самый настоящий, — изумленно захлопала глазами та. — Посвящение прошедший. Нет, ну правда, ты что, издеваешься надо мной? Не шути так, я и обидеться могу!

— Какое посвящение?! — он почти взвыл и с размаху прихлопнул рот ладонью, оглянулся на бормотнувшего что-то Кречета, но тот лишь перевернулся на бок, укрываясь с головой одеялом, и не проснулся.

— Ты погоди обижаться, малышка. Объясни толком, когда бы это я успел, если еще и Стихию не принял даже?

Амлель рассмеялась и тут же тоже зажала рот.

— Ой, извини… Я думала, ты Эона, ты сам все знаешь! Но на тебе же уже знак Стихии, как это можно не заметить? Ты прошел испытание!

— Я не все знаю. Янтор! Может быть, ты объяснишь?

Удэши ветра только покачал головой:

— Подумаешь и все поймешь сам, Эона. Не торопись объять все сразу.

— Ты старый и зануда, — Амлель показала Янтору язык и, подумав, добавила. — Но хороший. Брат в таком не ошибается.

И тут же шмыгнула носом, готовясь расплакаться. Янтор притянул ее к себе, погладил мокрые волосы.

— Не реви, дитя. Стихии мудры и милостивы, и надежда остается жить в сердце.

Яр смотрел на них, открыв рот, и до него доходило, пусть и медленно: Амлель, выходит, сестренка того самого Родничка? Того растерзанного удэши Воды, что спит в Оке? Ох… тогда значит, что Янтор… Ох!

Только что уже уложившееся в голове осознание вдруг вернулось и ударило по маковке тяжеленным камнем. Нет, подозревать, полагать и догадываться — это одно. А получить вот такое вот от души подтверждение… Это крепким рассудком надо обладать, чтобы им же и не тронуться. Яр вроде не тронулся, но из мира на некоторое время выпал, осмысливая узнанное. А когда снова вокруг осмотрелся — Амлель уже не было. Ушла, даже не попрощавшись, только ручей звенел тонко-тонко, будто всхлипывал.

— Янтор…

Голос охрип, сорвался от волнения, перемешанного с состраданием и пониманием, что Яр почерпнул из дневников Аэньи, в такой колючий, жгучий клубок, что и у него на глаза навернулись слезы.

— Янтор, он ведь не…

Янтор докурил и принялся выбивать трубку, ничего не ответив. Молчание было тяжелое, но… странное. Не то, когда ответ только один. Скорее уж, неуверенно-задумчивое, когда ответа просто нет. «Надежда остается жить в сердце», сказал он. И в легендах, ставших сказками горцев, говорилось о спящем Родничке, спящем — не умершем! Он ведь все еще есть, а не ушел в Стихию? Или та статуя — это лишь посмертное воплощение, память о нем? Нет! Все внутри Яра внезапно и остро воспротивилось этой мысли.

— Янтор, если он спит, значит, его можно разбудить.

— Иди спать, Эона, — вместо ответа посоветовал тот. — С утра выезжать рано.

Яр не запомнил, как уснул. Только голову успел преклонить — и словно провалился в тишину.

Пробуждение на рассвете было на удивление легким, а все, что случилось ночью, сперва показалось сном. Никаких зримых следов присутствия рядом Амлель не было, но Яр, поразмыслив, пока умывались, завтракали и собирались, решил, что для сна все было слишком уж явственно. И имя — откуда бы ему знать это имя? Ни разу прежде он подобных не встречал.

И вся ситуация в целом… Зачем это надо было Янтору? А Яр почему-то был уверен: без его разрешения юная удэши на глаза не показалась бы. Журчала бы и только, не решаясь на большее, Хранитель там или нет. И слова ее крепко запали в сердце, бились и стучали в висках: Хранитель, прошедший посвящение? Это он разве? Это ведь Кречет — Хранитель, он знал, чувствовал это ясно. Но чтобы сам он? Нос не дорос, как говорится.

Одна мысль натолкнула на другую, и Яр внимательно уставился на Кречета, который, зевая, неторопливо собирал лагерь, укладывая вещи в седельные сумки. Уставился настолько внимательно, что от того даже зевота сбежала.

— Яр? Эй? Что со мной такое?

Аэньяр покачал головой: он пока не знал, что и сказать. Кречет был… будто и он — и не он одновременно. Будто менялось в нем что-то. Зудело на самой границе понимания — а не давалось, не ловилось в руки, как верткая рыбка в ручье: вроде и видишь, да вода настолько чиста, что скрадывает расстояние, и не поймать серебристый блик, дразнится только.

— Ничего, как ты? Ехать можешь?

Он уже заседлал послушно подошедшего Танийо своим седлом, и теперь волновался, послушает ли Ласка чужую руку.

— Да вроде смогу… Пока не попробую — точно не узнаю, — улыбка Кречета вышла бледноватой, но решимости в ней было хоть отбавляй.

— Тогда едем, — Янтор уже загасил последние угли, унес на берег голыши и уложил на место снятый дерн, закрывая черную подпалину кострища. И только привядшая трава лежаков осталась свидетельствовать, что в укромной долинке у ручья Амлель ночевали трое путников.

***

Пока ехали вряд ли кому известными — и существовавшими ли до этого дня вовсе? — тропами, Яр, усилием воли отодвинув все мысли о себе, Кречете и Родничке, насел на Янтора, выспрашивая у него обо всем, что попадалось на глаза. И мало того — требуя называть это все на горском наречии. Отличная память и чуткий слух позволяли повторять и запоминать слова почти без ошибок. Невольно учился и Кречет, слушавший их разговор, правда, запоминал не все, но копилку чужих слов, звучавших непривычно-певуче, переливисто, пополнил. Заодно отвлекался, не ерзал в седле и, понукаемый периодическими окриками Яра, волей-неволей садился как надо. И даже привыкал держать это положение, хотя все равно, останавливаться и давать ему передышку приходилось часто. Ну, для Яра и Янтора часто — последний вообще, казалось, мог ехать сутками, не уставая.