Делай, что должно. Легенды не умирают

Дэлора

Ласка уверенно несла седоков через все это великолепие, находя тропу так легко, будто она сама ложилась ей под копыта. Будь Яр один — расслабился бы, наслаждаясь поездкой. Но приходилось то и дело шипеть на Кречета, который через пару часов начал уже откровенно сползать куда-то не туда.

— Кречет, ты засыпаешь, что ли?

Янтор обернулся в седле, покачал головой: огневик выглядел откровенно измотанным что непривычным средством передвижения, что, по всей видимости, бессонной ночью. Вон какие тени под глазами.

— Здесь свернем, не отставайте.

Через полчаса будет хорошее место для привала.

Серый конек ступил на узкую, незаметную не наметанному глазу тропинку, пошел медленнее, то и дело призывным ржанием подбадривая чалую кобылку. Та-то как раз шла охотно — это Яр внезапно понял, что тоже начинает клевать носом. Вроде поспал, но снилась всю ночь полная ерунда, которую не отогнала и шлепнувшаяся на голову подушка. И за Кречета он переживал, понимая, каково тому. Это он в седле с малых лет! А тут, с непривычки и по горам!

Так что, когда доехали до долинки — не долинки, а укромного распадочка, закрытого от буйных горных ветров почти отвесными стенами с двух сторон, Янтор спешился и скомандовал располагаться на отдых. С третьей стороны распадок ограничивал звонкий ручей, прыгавший с каменного уступа, разбиваясь радугой в небольшой котловине, откуда бежал уже потише, но все равно пенным говорливым потоком, давая изрядно влаги высокому разнотравью, сплошь покрывающему весь распадок по пояс взрослому и по брюхо коню. Яр все прислушивался: казалось, что поток смеется и лепечет совершенно детским голоском, радуясь их приходу, словно заждавшаяся дорогих гостей девчушка.

Лошади отправились пастись, а Яр присел рядом с Кречетом. Тот как с седла сполз — так на землю и плюхнулся, лег, где упал. Потом как-то сел и принялся неумело растирать ноги, опять накрепко сжав зубы, с таким видом, что становилось ясно: лучше ему не сочувствовать. И не обещать, что когда-нибудь он станет отличным всадником. Полыхнет же.

— Аэньяр, займись лошадьми, — к ним подошел Янтор, качнул головой и велел: — Вставай, крылатый, нельзя на голой земле сидеть. И вообще сидеть нельзя. Воды принеси.

Кречет зло зашипел в ответ, заставив Яра недоуменно заморгать: раньше за другом такого не водилось. Но встал. И даже пошел, кое-как, подволакивая ноги и морщась на каждом шагу.

Янтор только хлопнул подростка по плечу:

— Расходится — дашь ему воды с бальзамом. Пару глотков. Ступай, расседлай Ласку и Танийо.

Сам же горец занялся обустройством лагеря. Длинным, чуть изогнутым ножом срезал траву, устраивая три лежанки, принес от ручья несколько обкатанных голышей, огораживая кострище, поцокал языком, когда Яр вытащил из их поклажи треногу:

— Прибережем пока. Я дрова с собой вез.

Яр протестовать не стал: в самом деле, не везти же их дальше? Лишний груз. Он только заворожено смотрел, с какой сноровкой обустраивается Янтор, да как быстро и аккуратно раскладывает костер. Рядом плюхнул котелок Кречет, выдохнул длинно, беря себя в руки, поинтересовался:

— Еще что-то?

— Снимай-ка сапоги и штаны. Погляжу, насколько сбил себе все, — устраивая котелок над огнем, усмехнулся горец. — Сегодня я вас уже всяко не потащу дальше, за полдня и ночь подживет все, только намазать надо. И пока день, не сиди долго, походи чуть, поприседай. Завтра поднывать будет, но не сильно.

— Вернусь — починю роллер и больше с него не слезу, — буркнул Кречет, садясь на лежанку и принимаясь расшнуровывать сапоги — высокие, но мягкой кожи, горские. С непривычки путался, но упорно продолжал воевать со шнуровкой, не глядя на веселящегося Янтора.

— Завтра коней переседлаю. Поедете на Танийо с Яром вдвоем.

— Почему? — тут же любопытно влез Яр, услышавший его слова.

— Потому как ход у него мягче.

— А почему он не подкован?

— Заметил? — Янтор хмыкнул. — Да что я спрашиваю, чтоб конник — и не учуял…

— Да тут даже не конник заметит, — буркнул Кречет, — что с ним все не так!

Янтор рассмеялся.

— Что ж не так с пенногривым моим?

— От него Водой тянет, как не от каждого нэх! — обвиняюще выдал Кречет и уставился, ожидая ответа.

— Потому что он — «пенный поток». Водный конь… — заворожено прошептал Яр, глядя, как белогривый жеребчик, освобожденный им от сбруи, с коротким радостным ржанием спешит к воде, к котловине, в которую рушился ручей, вымыв изрядную яму, полную ледяной воды. Ласка вот в нее даже не сунулась, пила у берега, едва омочив бабки водой.

— Чего? — вытаращился и Кречет.

— Нийо — на горском наречии «вода», «тан» — «брызги» или «пена», так ведь? — Яр повернулся, поймал кивок Янтора и сбивчиво заговорил, припоминая: — Сказка про унесенный башмачок же, Кречет!

— Это та, где девочка обронила башмачок в реку, а пытаясь достать, и сама за ним упала? — раскрыл рот тот, позабыв про ноющие ноги и наполовину снятый сапог.

Сказку Кречет прекрасно помнил: девочку тут унесло течением и даже ударило о камни. Горские сказки вообще не отличались излишней добротой, если речь шла о таких жизненных ситуациях. Но девочка не погибла, потому что в какой-то момент из потока её вынес… конь. Самый настоящий, живой, она в его гриву вцепилась и так до берега и добралась. А через три года, уже девицей, шла мимо того же потока, поскользнулась на мокрых камнях и снова упала бы в воду, не придержи ее за руку невесть откуда взявшийся красавец-юноша. Подхватил он ее на руки, посадил в седло белогривого коня и отвез матери и отцу.

— И звали ту растеряшку, что башмачок потеряла — Нииро, — усмехнулся Янтор. — А жениха ее — Теалья.

— Те самые? Чей замок раньше на водопаде стоял? — тут же навострил уши Кречет.

— Сапоги, — сурово напомнил ему Яр, и Кречет принялся стягивать обувь, впрочем, не забывая прислушиваться, что говорит Янтор. Страх страхом, но любопытство пересилило.

— Те самые, — пригладил усы Янтор. — Твои, малыш, предки, первые нэх Воды в Эфаре. Имя Теалья стало родовым, а женщин рода с тех пор «водными» именами называют. Норов у них — что у горного потока, да тебе ли не знать.