Делай, что должно. Легенды не умирают
Шрифт:
— Ой… — сказал Яр, бледнеющий на глазах. И пришлось ронять миску, чтоб успеть подхватить — только все равно нехин Айлэно успел раньше, зато теперь и вода выплеснулась на пол, и миска упала.
— Да уж, действительно, «ой», — с каким-то отчаянным весельем рассмеялся нехин. — Так, ученички, один миску поднял, меда нашел и горячего питья наколотил. Второй… — Айлэно крякнул, поднял Яра, еще бледного, как полотно, и понес на лавку.
Два раза повторять не пришлось, до Кречета дошло: выложился Яр, хотя
Вернулся как раз когда нехин, сидя рядом с Яром, держал на его лбу ладонь, видимо, подпитывая таким образом, и говорил:
— …нет, не у меня. Ты же водник, это и слепой углядит. А раз такие всплески выдаешь, еще ни силу не приняв, ни посвящение не отплавав, надо тебя научить сдерживаться. Ну, или хотя бы чуять, когда плеснуть готов. А это тоже не у меня, увы, «окрас» твой я чую, силу тоже, но и только. Но есть у меня на примете человек, что сумет тебе помочь. Если согласится. Все-таки, ты ж парень.
— А что, это плохо? — осторожно спросил Кречет, присаживаясь рядом и поднося к губам Яра плошку с наведенным питьем.
— Что именно? Выплески вот такие? Да, плохо. Надорваться легче легкого, перегореть, и в шестнадцать никакого принятия не будет. Чего я себе простить не смогу, если случится, поэтому придется кэтэро Даано уговаривать.
— Нет, что Яр — парень, — пояснил Кречет, следя, чтобы тот глотал аккуратно, потихоньку.
Нехин чуть приподнял подростка на руке, чтоб было удобнее поить.
— Нет, что ты. Не плохо, просто кэтэро обычно только девчонок учат, преемниц себе.
И, видя непонимание в глазах обоих, пояснил:
— Знахарки. Кэтэро — знахарки по-равнинному.
Вот тут до Кречета и дошло. Слышал он о таких умелых женщинах, которые одними наговорами да травами порой делают такое, что и иным нэх-лекарям не снилось.
— Ой.
— Вот тебе и «ой», — усмехнулся Айлэно. — Говорят, что искусство кэтэро только женщинам подвластно, но нам же и не надо все. Только чтоб силу придерживать тебя научила. Надеюсь, согласится.
— А со мной что? — помедлив, все-таки спросил Кречет.
— Как называть-то тебя, ученик? — прищурился нехин, и глаза под золотистыми ресницами полыхнули по-рысьи.
— Кречетом, — откликнулся тот, с облечением поняв: и признали, и непонравность данного при рождении имени осознал его все-таки учитель.
— Кречет, значит, — несколько секунд Страж обдумывал это имя, потом тряхнул головой, улыбаясь: — Подходит. Ладно, посиди тогда с малым, а я с рыбой закончу. Каша-то, чую, скоро совсем дойдет.
— Да я сейчас сам… — слабо пробормотал Яр, заворочался, пытаясь подняться.
— Сам с усам. Лежи уж, торопыга. Вот как в Оке искупаешься, так сам и будешь, — беззлобно и легко-легко хлопнул его по лбу ладонью Айлэно, укладывая снова на лавку, на колени Кречету головой.
Каша с рыбой удались на славу. На запах даже Динк приполз, радостно сощурился, увидев учителя. А уж сестренки, прибежавшие к концу обеда, и вовсе у того на шее повисли, затискав.
— Рысь-рысь! Кысь! — развопились на два голоса. — Вернулся!
— Рысь? — переспросил Яр, уже сидевший за столом более-менее самостоятельно, хоть и опираясь на стену.
— Ай, не слушай их, — смешливо махнул рукой нехин. — Хотя они и правы. Зверь у меня самый что ни на есть владетельный.
— Ой, а ты думаешь, почему дом Стража так кличут? — захихикала Айка.
— Кошачий дом! — вторила ей Тина. — Одни кошачьи кругом.
— Только Кречет птичка! — закончили они хором, как это часто водилось.
Нехин окинул нового ученика внимательным взглядом, хмыкнул, но промолчал. Не мешал невольно воцарившемуся с его возвращением уюту, странно зыбкому и одновременно надежному. У него и прозвище было — Крепь, как рассказали растрещавшиеся сестренки. За то, что, оказавшись в шахте в момент обвала, спас всех, на голой силе камни сплавив.
Он и дома так делал. В смысле — сплавлял все воедино, делая монолитным и нерушимым, на века. Теперь и Яр, и Кречет понимали, почему шебутные кошаки жили тут. Какой же кошак от теплого уютного местечка откажется, которое таким всегда будет? Айлэно и Кречета мигом в этот дом вплавил, приказав переселяться с лавки на кухне, около которой были небрежно брошены дорожные сумки, наверх. Раз — и есть своя комната. Свое место, свое дело, на которые нехин тоже был щедр.
Щедр настолько, что время до Перелома промелькнуло вообще незаметно.
***
Аэньяр сам нашел Амариса за день до праздника Перелома зимы. Он уже знал, отчего несчастный нехин места себе не находит.
— Я вас познакомлю, — заявил он, врываясь в уютное тепло Учебной, где Амарис прятался ото всех и вся, валяясь на шкуре перед пляшущим в очаге пламенем. Хоть нехин и обещал быть воздушником, это место его успокаивало.
— Нас? — Амарис приподнялся и сел, ероша светлые, как у отца, волосы.
— Тебя и Янтора. Если он придет на праздник, конечно.
— Ты издеваешься, — нехин поглядел на него, насупившись. — Да я как раз этого и боюсь!
— Я абсолютно серьезен. Предпочитаешь продрожать всю жизнь, не зная, чего ждать от древнего духа Стихии, который помнит эту землю цветущей равниной Танцевального поля?
— Да как ты не понимаешь, — уже всерьез обиделся Амарис. — Я не на бой выйти боюсь! Я опозориться боюсь!
— Чем? — Яр фыркнул, отметая это смехотворное заявление. — Давай, расскажи мне.
— Род опозорить боюсь! Экор победил… А я? Я-то не Экор!