Дело о ленивом любовнике
Шрифт:
– Знаю, - сказал Мейсон.
– Если будут какие-то изменения и ты захочешь меня остановить, пошли туда, в магазин, кого-нибудь, чтобы предупредить. Время будет.
– О'кей.
Мейсон повесил трубку и повернулся к Делле Стрит:
– Записала, Делла? Названия, расстояния?
– Записала, шеф.
– Поехали.
Через пятнадцать секунд после того, как адвокат повесил трубку, они уже выходили из квартиры. Герти втирала себе косметический крем.
Мейсон заранее позаботился, чтобы заправить машину, и она, способная выжать девяносто миль в час, как только адвокат взялся за руль, помчалась,
Через двадцать минут Делла Стрит, которая наблюдала за спидометром, заметила:
– Что-то ты слишком разошелся, шеф.
Мейсон снизил скорость, а Делла Стрит следила за поворотами.
Через несколько минут они свернули, выехали на грязную дорогу, проехали мимо почты, нашли левый поворот и начали взбираться по узкой скалистой дороге, которая петляла и кружила, постепенно ведя вверх, а затем выбралась на ровное плато.
Сбоку от дороги они увидели ограду из колючей проволоки. Фары осветили богатую зелень пастбища. Еще сотня ярдов - и свет фар отразился от алюминиевой поверхности почтового ящика. На металле было начерчено имя: "П.Э.ОВЕРБРУК", и Мейсон свернул на короткую въездную дорожку.
Дом был темным, а за ним силуэтом на фоне звезд выделялся сарай. Хрипло залаяла собака, и лучи автомобильных фар отразились в глазах животного.
Мейсон выключил мотор.
Не слышалось никакого шума, кроме лая собаки, а через минуту что-то затрещало в радиаторе, когда холодный ночной воздух гор подействовал на разгоряченный автомобильный двигатель.
Собака подбежала к машине с лаем, забегала кругами, обнюхивая шины, но рычала не угрожающе. Мейсон решительно сказал:
– Кажется, это друг, - и открыл дверцу машины.
Собака подбежала на негнущихся ногах, забежала ему за спину, обнюхивая икры. Мейсон окликнул:
– Хелло, есть дома кто-нибудь?
Чиркнула спичка, зажглось красноватое пламя керосиновой лампы.
– Хелло! В чем дело?
– спросил мужской голос.
– Очень важное дело, - заявил Мейсон.
– Откройте, пожалуйста.
– Хорошо. Минутку.
Они могли видеть, как неуклюжая тень движется по комнате. Через минуту яркий свет газолинового фонаря усилил освещение. Они услышали в доме шаги, и дверь отворилась. Овербрук, заспанный великан в ночной рубашке, заправленной в джинсы, стоял на пороге с фонарем в руке.
– О'кей, Герти, - тихо произнес Мейсон, - ваш выход.
Герти пробралась вперед, в круг света от фонаря.
– Вы мистер Овербрук?
– спросила она, задержав дыхание.
– Правильно, мэм.
– О, - облегченно произнесла Герти.
– Скажите мне, Уильям у вас? Он здоров?
– Уильям?
– непонимающе переспросил Овербрук.
– Ее муж, - с сочувствием объяснил Мейсон.
Хозяин ранчо медленно покачал головой.
– Это мужчина, который потерял память, - подсказал Мейсон.
– О, - оживился Овербрук.
– Конечно. Вы родственники?
– Он мой муж.
– Откуда вы узнали, где он?
– Да мы его уж сколько ищем!
– воскликнула
– Скажите мне, он здоров? Можно войти?
Овербрук замялся:
– Здесь не роскошно, холостяцкая берлога, но вы все-таки заходите. Немного холодновато, правда.
Они прошли в маленькую комнату в передней части дома.
– Где Уильям?
– спросила Герти.
– Да там он.
– Овербрук открыл дверь: - Эй, дружище!
– А?
– прозвучал заспанный мужской голос.
– Кое-кто тебя видеть хочет. Выходи.
– Не хочу я никого видеть. Я спать хочу.
– Этих ты захочешь видеть, - уверил его Овербрук.
– Давай. Извините меня, друзья. Я его подниму. Он здорово крепко спит. Трудный день у него был.
Они слышали голоса из маленькой комнаты, которая примыкала к гостиной. Делла Стрит тихонько спросила:
– А он не может улизнуть через задний ход, шеф?
– Если он это сделает, - сказал Мейсон, - это будет признанием вины. Если я прав и он валяет дурака, он начнет притворяться, что ничего не помнит.
Внезапно голоса в спальне позади гостиной прекратились. Босые ноги зашлепали по полу, потом в комнату вернулся Овербрук.
– Не знаю уж, как вы управитесь, - сказал он.
– Вы собираетесь сказать ему обо всем осторожно?
– Вы ему не сказали, что тут его жена?
– Нет. Просто сказал, что какие-то люди хотят его видеть.
– Думаю, что лучше всего, - сказал Мейсон, - обрушить это на него внезапно. Понимаете ли, амнезия обычно бывает результатом нарушения равновесия мозговой деятельности. Это попытка части мозга уйти от чего-то, что сознание дибо не хочет вместить, либо не может с этим справиться. Это убежище. Человек затворяет дверь своего сознания перед чем-то, что причиняет беспокойство. А раз дело в этом, лучшее лечение - быстрый мозговой шок. Мы захватим парня врасплох. Не говорите ему, кто здесь, и ничего такого. Просто скажите, что какие-то люди хотят его видеть. Как он сюда попал? Его кто-нибудь привез?
– Да пришел он к двери вчера вечером, - сказал Овербрук, - так и шатался. Собака начала лаять, я сначала подумал, что там скунс или что-то такое. Потом, по тому, как собака замолчала, я понял, что это человек. Выглянул я посмотреть, светятся ли автомобильные фары, да нет, ничего, ну, я тут в такой изоляции, что сразу взял ружье и зажег газолиновый фонарь. А человек подошел к двери и постучал. Я его спросил, кто он такой, а он ответил, что не знает. Ну, потолковали мы так и сяк несколько минут, а потом я дал собаке его обнюхать и обыскал - нет ли у него оружия. Не было. В карманах у него ничегошеньки не было. Даже носового платка. Ничего на нем не было такого, что бы подсказало, кто он такой и откуда взялся.
– Скверно, - посочувствовал Мейсон.
– Одно только у него оказалось, - продолжал Овербрук, - деньги. Пачка банкнот, от которой и лошадь подавилась бы. Ну, конечно, я что-то заподозрил, и он мне рассказал свою историю. Он сказал, что память у него будто туманом подернута, и он не может вспомнить, кто он такой, что он слишком устал, чтобы думать, просто хочет отдохнуть. Не хотел он отвечать ни на какие вопросы и не хотел, чтобы кто-то узнал, что он тут. Сказал, что рад помочь мне со стряпней, что заплатит мне, сделает все что угодно, но ему нужен отдых.