Дело
Шрифт:
— Что поделаешь, — сказал Скэффингтон, всего лишь несколько дней тому назад считавший, что объяснения Говарда в своей невероятности граничат с оскорблением. Только врожденное чувство долга, присущая ему добросовестность заставили его, получив известие о том, что еще одна партия бумаг старика получена в колледже, пойти в канцелярию казначея, взять ключ от ящика Пелэрета и забрать их оттуда.
— А казначей известил вас о том, что пришли бумаги? — спросил Мартин.
— Обычная канцелярщина, — ответил Скэффингтон.
Насколько я понял, как только
Итак, Скэффингтон сидел в своем кабинете и безо всякого интереса просматривал последние тетради.
— Теперь уж они все у нас? — спросил Мартин.
— Все, насколько известно душеприказчикам.
Безо всякого интереса Скэффингтон просматривал тетради одну за другой. «Главным образом материалы по его части», — сказал он. Заметки относительно опытов, которые Пелэрет уже никогда не сможет осуществить; разрозненные данные, исправления, которые надлежало внести в прежние научные труды. И вот наконец в субботу, за день до рождества, кое-что всплыло.
— Должен признаться, что сразу я просто не понял всего значения этого. Я сидел в своем кабинете, потом вышел в сад, погулял немного и все никак не мог сообразить, в чем же, собственно, дело. Должен признаться, что я оказался на редкость недогадливым.
Он взглянул на Мартина.
— Между прочим, я захватил все это сюда.
— Можно посмотреть? — Даже всегда выдержанный Мартин начал проявлять признаки нетерпения.
Скэффингтон открыл портфель, который был у него с собой, и достал толстую общую тетрадь, вроде тех, что я употреблял в старших классах Оксфордской школы. Из тетради торчала закладка.
— Вот, — сказал Скэффингтон, — я заложил то место.
Его слова звучали до смешного прозаично. Тем же тоном он заверил нас, что дал расписку клерку в канцелярии казначея в том, что тетрадь находится у него.
— Хорошо, хорошо, Джулиан! — сказал Мартин.
Тогда Скэффингтон тонкими пальцами, приплюснутыми на концах, взял закладку и проговорил:
— Вот, пожалуйста!
Я подошел и через плечо Мартина заглянул в тетрадь. В первый момент мне показалось, что передо мной совершенно чистая страница. Затем я прочитал сверху дату: «Двадцатое июля 1950 года», выведенную заостренным старомодным почерком. Под датой было написано еще несколько строчек, начинавшихся словами:
«Ставил опыты по дифракции нейтронов с использованием источника „А“ и кристаллической решетки „В“. Многообещающие результаты».
В центре страницы было пустое место, обведенное по краю полоской высохшего клея, словно оттуда что-то содрали. В самом низу страницы снова появлялись написанные тем же почерком строчки:
«Верхний снимок решительно подтверждает точку зрения, что картина дифракции быстрых нейтронов в точности совпадает с картиной дифракции медленных нейтронов (см. Дж. Б. П., протоколы Кор. о-ва, А… 1942, 1947). Всегда предсказывал это. Продолжать».
— Но
— Вся суть в том, — громко сказал Скэффингтон, обращаясь ко мне, — что это не может быть правдой. А то, что он пишет здесь в конце, и есть исходный пункт диссертации Говарда. — Он постучал пальцем по странице. Это не может быть правдой!
— Если здесь и был какой-нибудь снимок, — в раздумье сказал Мартин, — то он или абсолютно ничего не доказывал, или же…
— Или тоже был раздут.
— Где же он? — сказал Мартин.
Скэффингтон пожал плечами.
— Что-то ведь было здесь прежде наклеено?
— Вся суть в том, — все так же громко продолжал Скэффингтон, — что если Говард видел этот снимок и эту запись, то не может быть никакого сомнения в том, что его объяснения вполне правдивы. Как ни толкуй эту запись, выходит, что в лучшем случае старик обманывал себя. Не знаю, что он замышлял, по-видимому, он просто-напросто рехнулся. Но я знаю, что это подтверждает версию Говарда, и никуда от этого не денешься. Как вы считаете?
— Если бы снимок был на месте, — сказал Мартин негромко, — тогда, возможно, и я считал бы, что деваться некуда.
— Но все же?
Мартин сидел нахмурившись. Он взял у меня сигарету. Немного погодя он сказал:
— Трудно поверить, чтобы этому нельзя было бы найти какого-то объяснения.
— Неужели вы думаете, что мне так хочется поверить этому? — тон Скэффингтона был вызывающий и раздраженный, как в начале объяснения. — Для меня не такое уж большое удовольствие разводить грязь вокруг имени старика, и, если бы мне пришлось разводить грязь вокруг кого-то, имеющего отношение к моей семье, я, право, предпочел бы сделать это не ради Говарда. Не нужно было нам допускать в свою среду этого господина. Но дело в том, что мы его допустили, и я верю, что он не виноват…
— Ну, конечно, Джулиан, — встрепенулся Мартин, он говорил непривычно возбужденным тоном, саркастически и нелюбезно. — Мы понимаем, что вы этому верите. Это напоминает мне старый анекдот Дж.-Х. Харди. Когда архиепископ Кентерберийский утверждает, что верит в бога, то делает это он по долгу службы, но если он скажет, что в бога не верит, можно с уверенностью считать, что он: говорит правду. Мы понимаем, что вы верите в то, что он не виноват. Вот только я не вижу, что это нам может дать.
Скэффингтон не обиделся на необычно резкий тон Мартина. Он только вскинул голову и сказал:
— Кое-что это нам даст, когда я окончательно решу, как мне следует поступить.
К Мартину снова вернулись его спокойствие и выдержка.
— Надеюсь, вы ничего не предпримете, пока мы сообща все не обдумаем, — сказал он.
— Ждать долго я не могу.
— Я и не прошу вас долго ждать.
— Мне бы хотелось повидать Найтингэйла завтра.
— Надеюсь, вы ничего не предпримете, — повторил Мартин, — пока мы сообща не обдумаем это.
— Я не могу с этим тянуть. Мало ли что…