День Ангела
Шрифт:
— В каком, Яша, смысле — всем можно? — не поняла Аня. — В смысле, ты даешь нам разрешение есть торт?
— В том смысле, что никаких диет на сегодня. Торт можно всем вне зависимости от пола, возраста, количества килограммов лишнего веса и каталога болячек. Торт — препарат веселящего действия (Анна, понятно?) и, следовательно, продлевает молодость (учтите, бабушка и дедушка). А холестерин, калории там всякие сжигаются, когда весело. Как вам моя теория? По-моему, не слишком глупая.
— Не… не слишком, — неуверенно улыбнулась Аврора Францевна и перемазалась сливками.
— Аврорушка, ты как маленькая, — нежно попенял Михаил Александрович, обтирая ей подбородок
— Я же и говорю, — подмигнул Яша, — как маленькие. Еще расти и взрослеть. — И Аня впервые улыбнулась без усилия, без голубоватой тени на подбородке, и принялась орудовать ложкой.
Тортом под Яшиным руководством, конечно же, объелись, и Михаил Александрович, подзабывший на пустых кашах и вареных овощах, что такое человеческая, а тем более праздничная еда, стал клевать носом, и его препроводили в постель. Заметно было, что и Аврора Францевна, хотя и счастлива, но утомлена до, как она считала, потребности в сердечных каплях. Но капель ей не дали, обули в зеленых котов и пожелали спокойной ночи и легких и сладких, словно торт, снов.
— Ох, только не сладких, — взмолилась Аврора Францевна, — лучше уж со вкусом острого маринада.
— Маринады, бабуля, обещаю завтра, — сказал Яша. — Грибочки, огурчики, помидорчики — что предпочтешь или все сразу. А сейчас, пожалуй, поздновато для маринадов.
Действительно, было уже поздновато. И Яша волновался, что вернисаж уже закончился. Тем не менее они с Аней бегом-бегом, по темени и бодрящему холодку, добрались с Третьей линии до Шестнадцатой, влетели в парадное и нос к носу столкнулись с выходящим Никитой. Никакого сомнения не было у Ани в том, что это Никита, несмотря на то что он напялил непроницаемые черные очки, задрал подбородок и деревянно расправил плечи. Еще и склеенная картонка на веревочке у него какая-то в руке. Вся его неестественная повадка говорила о том, что он Аню, безусловно, заметил и опознал, только не желает общаться. Так ведут себя только обиженные дворняги, вот кто, или склочные соседи по коммуналке, когда задумали напакостить. Совершенно нецивилизованный тип, и не может с ним быть никаких таких «высоких отношений», с дурнем. С дурнем, как сказала бы Эм-Си, и лучшего слова не подберешь.
Где-то к часу ночи обсудили в подробностях каждую фотографию, представленную на выставке. Потом возвращались к работам, показавшимся особо интересными. В том числе к фотопортретам Дэна, которые он тайком щелкал в шаверме и других подобных забегаловках. «Люди едят» — называлась эта серия, что воспроизводила жующие физиономии, по-разному перекошенные, сжатые и растянутые, выражавшие удовольствие, отвращение, брезгливость, рассеянность или деловитую жадность. Дэн поместил здесь и автопортрет с гигантской кружкой пива, в которой отражался его изломанный на выпуклых гранях профиль. Дэнов фас был самодоволен и добр, борода жизнерадостно топорщилась, а в ней запутались хлебные крошки, хоть воробьев пускай клевать, чтобы добро не пропадало. Дэнов профиль был трагичен и желчен, зол и жесток — прямо-таки профиль мизантропа, мрачного человеконенавистника и потенциального душегуба.
— Сочетание реализма и кубизма, — важно комментировал Дэн и чувствовал себя открывателем нового течения в искусстве фотографии. — Не помню, чтобы кто-то совмещал подобное на одном изображении.
Таня, помимо тех Никитиных фотографий, которые она отдала «Людям и уродам»,
— Ты слушай, — настаивала она и теребила Никиту за рукав свитера, — слушай и слушайся. Так лучше. Потому что — я уже убедилась на печальном опыте — все смотрят и видят совсем не то. И учти, пожалуйста, что лучше предполагать и ошибаться, чем просто выражать восхищение. Если восхищение, я не верю. Чем тут восхищаться? Тут думать надо.
— Восхищаться нечем, — мстительно согласился Никита, вспоминая собственную морду в Танином изображении. А мстительно, поскольку был уверен, что художник ли, фотограф ли жаждут именно восхищения, выраженного в той или иной форме, но восхищения, восторга, преклонения. И оказался, должно быть, прав, потому что Таня озадаченно умолкла, приоткрыла рот, подняла тонкие бровки и с подозрением взглянула на Никитушку, нахала из нахалов, пусть и симпатичного.
— Ну… да, — рассеянно промямлила она, — я же и говорю… Главное, задумка и воплощение… Мысль художника, выраженная…
— Татьяна, — фыркнул Никита, — ты чушь несешь и ловишься в собственные сети. Не буду я тебя убивать из рогатки, ты сама запутаешься. А думать я не хочу, скучно мне думать и выдумывать всякие тонкости. У меня своих тонкостей хватает, таких тонких тонкостей, что рвутся то и дело, штопать замучился и скоро наплюю. Авось само зарастет. Поэтому, прости уж, я не буду думать, а буду смотреть на то, что нравится, вот и все. У тебя тут есть очень красивые вещи, и позволь мне потреблять их эстетически, а не интеллектуально, уж извини, если обидел.
— Ну ладно, — расцвела довольная-предовольная Никитиной веселой отповедью Таня, — раз ты такой ленивый, потребляй эстетически, бездумно кайфуй, потребитель. А я бы, честно говоря, потребила бы что-нибудь желудочно. Пойдем, что ли, пока все не слопали? — И Таня немного рассеянно оглянулась. Она довольно часто оглядывалась, как заметил Никита.
— Кого-то ждешь? — спросил он.
— Одного… одного хорошего знакомого, — вяло ответила Таня. Называть Яшу «одним хорошим знакомым» было противоестественно. — Идем, Никита, на кухню, подзаправимся.
— Да, — сказал он загадочно, — это помогает.
— Помогает? — удивилась Таня.
— Отлично помогает, — кивнул Никита, — вкусная еда отлично помогает, когда «хорошие знакомые» оказываются легкомысленны и забывчивы. Отлично помогает от синдрома ожидания «хорошего знакомого». А еще помогает легкий флирт с первым встречным. Сразу перестаешь думать, где и с кем «хороший знакомый» и почему он не наблюдает часов. Я, Татьяна, подхожу на роль первого встречного?
— Ты предлагаешь пофлиртовать? — дурашливо нахмурилась Таня. — Это при живом-то «хорошем знакомом»?
— Ну да, — до ушей раздвинул улыбку Никита, — по-моему, я тебе нравлюсь, раз ты меня уже, кажется, третий день преследуешь с фотокамерой. Стоит чуть расслабиться — хоп, и вспышка. Так я тебе нравлюсь?
— Не скажу чтобы нет, — задорно взъерошила грачиный хохолок и задрала клювик Таня. — А что касается флирта, то… допускаю разве что самый легкий, крепостью градусов в пять, не больше. Для пущего аппетита.
— Отлично! Лучше и быть не может! — восхитился Никитушка. — «Балтика» светлое. Мое любимое. А на закуску… — потянулся он губами к Таниной щеке, — на закуску… — интимно прошептал он.