День да ночь
Шрифт:
Соломин не стал пригибаться. Он как-то странно склонил голову набок и начал сползать с сиденья. Только руки по-прежнему лежали на баранке. Еще раз полоснуло по кабине. Дырочек на лобовом стекле прибавилось. Их стало очень много, и от каждой во все стороны отходили паутинки трещин. Короткими очередями стрелял автомат Опарина. А машина сбрасывала скорость, сбрасывала, сбрасывала...
Только сейчас Лихачев сообразил, что Соломин убит. Не ранен, а убит. И что машина сейчас остановится, а фрицы догонят их. "Догнали Лихачева фрицы, - скажет старший лейтенант
– Хреноватым он оказался шофером. А ведь я лично рекомендовал его. Не оправдал!"
Лихачев осторожно и сильно потянул к себе Соломина. Маленький Соломин оказался очень тяжелым, и Лихачев едва сдвинул его. Когда сиденье, наконец, освободилось, протиснулся к баранке, опустил ноги на педали, и уже остановившаяся к этому времени машина медленно двинулась вперед.
Тут сзади рвануло, как будто взорвались одна за другой сразу несколько гранат. По тому, как осел кузов, Лихачев понял, что фрицы пробили из пулеметов задние скаты.
– А я им все равно не дамся!
– закричал Лихачев старшему лейтенанту Кречетову.
– Черта им лысого! Фигу с маслом! Не догонят они меня!
Он пригнулся к баранке и машина, задрав кабину, переваливаясь и визжа на жующих резину дисках, заковыляла к своим.
* * *
Кречетов и Хаустов остались возле расчета Ракитина. Курили, поглядывали на дорогу, по которой ушла машина, ждали возвращения разведчиков.
– Что с головой?
– спросил у Ракитина Кречетов.
– Осколок. Вскользь.
– Почему не в госпитале?
– Нечего там делать.
– Точно, - побывал Кречетов в госпиталях.
– Скучно там, тоска.
– Он посмотрел на часы, потом на дорогу.
– Скоро должны вернуться. Долго им там делать нечего. Покажи-ка мне, пока, свое хозяйство, сержант.
Они спустились на "пятачок" где стояло орудие. Кречетову понравилось: Площадка ровная и чистая, все углы под девяносто градусов. Аккуратная работа.
– Красиво, - признал он.
Потом глянул на пушку и присвистнул:
– Давно?
– На прошлой неделе.
– Жаркое дело?
– Да уж не мерзли.
– Сколько подбили?
– Четыре танка.
– Нормально, - похвалил старший лейтенант.
– Выходит - народ у тебя обстрелянный, опытный.
– Опытный, - согласился Ракитин.
– Не стал говорить, что у него и Дрозд есть. Среди других, никуда Дрозд не денется.
– Тогда у меня к тебе разговор, - негромко, чтобы не слышали остальные, сказал Кречетов.
– Ваше дело - из орудия стрелять, танки жечь. Но автоматы и гранаты держи под рукой. На моих орлов не очень надейся.
– Как это - не надеяться?..
– Я не сказал "не надейся". Я сказал: "не очень надейся". А это, сержант, большая разница.
– Вы говорили, что водители у вас ребята надежные. И еще про рабочий люд, который пролетариат, и не побежит...
– Слышал?
– Вы громко, на все расположение...
– Вот-вот, громко. Теперь мои орлы знают, что народ они крепкий и отчаянный. Для них и говорил, может, и вправду не побегут.
–
– Не все так просто, сержант. Водители мои - ребята хорошие, в огонь и воду пойдут не оглядываясь. Механики из ремонтных мастерских тоже люди серьезные. Под огнем все бывали, но воевать не приходилось. Служба у них другая... Человек должен уметь воевать. Научился - тогда он солдат. Привык к войне - вдвойне солдат. А у них сегодня первый бой. Всяко может случиться. Могут не устоять. Так что орудие орудием, а автоматы пусть твои ребята далеко не откладывают.
– Чего же их прислали?
– Больше некого. Худо, но лучше, чем ничего.
Старший лейтенант посмотрел на своих "орлов", неумело роющих окопы. Работа шла медленно, не то что у привычных к лопате артиллеристов. Смотрел и думал о чем-то своем, командирском...
– Мою бы роту сюда, - негромко сказал он.
– Мы бы им дали прикурить. Мы бы им устроили танцы под вальс "На сопках Маньчжурии". До упаду.
Глухая и беспросветная тоска звучала в его голосе. Ракитин понял, как старшему лейтенанту несладко командовать этим сколоченным на скорую руку отрядом из необстрелянных солдат.
– Что делать будем?
– спросил он.
– Воевать, сержант! Бить фрицев изо всей силы и наотмашь.
Это уже был прежний Кречетов, излучающий силу и уверенность, знающий, что надо делать и как делать. Очень непохожий на капитана Лебедевского, но такой же, как он, знающий и уверенный.
– Ты не паникуй. Все обойдется. Тут танкисты есть. Воевали. В броне, но воевали. Воробейчик. Один целого отделения стоит. И я приглядывать стану. Должны устоять. Я тебе сказал, чтобы ты в курсе был. Чтобы никаких неожиданностей. Ты на ус мотай, но не паникуй. Ребятам своим не говори. Пусть воюют спокойно. Но автоматы, - повторил он, - пусть будут под рукой. И ты ушки на макушке держи.
– Понял.
– Ракитин подумал, что надо проверить, все ли подготовили запасные диски.
– Командир у вас молодой, - продолжил Кречетов.
– Не будем портить ему настроение. Нервничать станет. А командирам тех двух орудий я растолкую.
– Хорошо, что рассказали.
– Если бы старший лейтенант не предупредил, Ракитин рассчитывал бы на эту липовую пехоту, и кто знает, чем бы все кончилось.
– И еще дело у меня к тебе.
– Кречетов подошел поближе и сказал уже совсем тихо: - Ты за лейтенантом присмотри. Придержи у своего орудия. И присмотри, чтобы на шальную пулю не нарвался.
Не нужен был Ракитину у орудия этот лейтенант! Ведь командовать станет. Еще и стрелять полезет... Так и хотел откровенно сказать об этом старшему лейтенанту. Но не сказал. Раз такой человек попросил, надо сделать.
– Хорошо, согласился он, - присмотрю.
– И с этим заметано, - подвел итог Кречетов.
– Как у тебя с патронами для автоматов?
– Возвращаются!
– прервал их разговор Афонин.
Кречетов и Ракитин быстро выбрались из "пятачка".
– Где?
– спросил Кречетов.
– Не вижу.