День да ночь

Исхизов Михаил Давыдович

– Облачко там, за холмом, - это пыль на дороге от машины. Сейчас поднимется на бугор, увидим.

Теперь все смотрели туда, куда указывал Афонин. И верно, скоро появился "студебеккер". Машина шла на хорошей скорости, будто скользила по дороге.

– Нормально ведет Соломин, - отметил старший лейтенант.
– Лихачев у него поучится, тоже крепким водителем станет. С такой фамилией ему большие дела совершать. Кончится война, я его в гонщики определю.

И тут на бугор выскочил мотоцикл с коляской. За ним еще один. Мотоциклисты преследовали "студебеккер", но увидели батарею и остановились. Поняли, что машину уже не

догнать, и ударили по "студеру" из ручных пулеметов. Даже отсюда были видны густые трассы очередей. Машина тут же начала сбавлять ход.

– Что же они, перебили всех?
– с тоской выдохнул Хаустов.

Остальные молчали. Остальные еще надеялись, что обойдется. Но машина шла все медленней... и остановилась...

– Пулеметчиков ко мне!
– приказал Кречетов.

Прибежали два солдата с ручными пулеметами.

– Уничтожить к чертовой матери!

С короткими промежутками заработали оба пулемета. Но расстояние было слишком большим, и пулеметчики, как ни старались, накрыть цель не могли.

И вдруг все увидели, что машина снова едет. Задрав кабину, она, странно виляя, ползла по дороге, волоча за собой осевший кузов.

Кречетов вскинул бинокль:

– Задние скаты пробили. Ничего, Соломин и на передних приедет. Он и не такое может.

Кречетов перевел бинокль на фрицев. Водитель второго рассматривал в бинокль линию обороны. На таком расстоянии хорошо можно было видеть солдат, роющих окопы, укрытия для пушек, и холмики свежей, желтой земли. За окопами стояли орудия, ждали, пока для них приготовят место. Вся оборона, как на ладони, хоть рисуй ее. Кречетову показалось, что мотоциклист, который сидел в первой коляске, рисует или пишет. Тот, что с биноклем, что-то говорит ему, а сидящий в коляске записывает. Зарисовывать и описывать позицию у всех на виду - это было невиданным нахальством. Но у пулеметчиков ничего не получалось.

– Липовые у нас пулеметчики, - старший лейтенант выругался.
– Таких хилых пулеметчиков в базарный день на рубль две дюжины дают. Дешевле сушеных грибов.

А фрицы стояли, спокойно рассматривали позиции и, может быть, даже посмеивались над незадачливыми стрелками.

– Отставить огонь!
– приказал Кречетов.
– Портачи! Зря патроны переводите. Может быть, нам из орудия по ним пальнуть?
– спросил он у Ракитина.

– Бронебойные у нас, - напомнил Ракитин.
– Попасть, вряд ли попадем. Пугнуть можно.

– Давай! Они же смеются над нами!

– Не... надо...
– прохрипел Бакурский.

Все обернулись к нему.

– Я их... достану...
– Он наклонился к пулеметчику.
– Дай...

Тот несмело посмотрел на Кречетова.

– Ты что за него держишься, как за девку! Просит человек пулемет - так отдай.

Солдат торопливо встал, а Бакурский лег у пулемета. Широко раскинул ноги и вжал в плечо приклад. Долго так лежал, ловил фрицев в прорезь прицела. Казалась, что мотоциклисты не дождутся, пока он начнет стрелять. Закончат свои дела, развернутся и уедут.

Старший лейтенант Кречетов уже пожалел, что не открыли огонь из орудия. А Бакурский, наконец, выпустил очередь. Короткую, всего в четыре-пять патронов. Потом еще одну. Кречетов увидел, как немец, с первого мотоцикла, выронил бинокль, перегнулся и лег на руль машины. Его напарник тут же выбрался из коляски. Наверно хотел сесть на место водителя. Ударила еще одна короткая очередь,

он споткнулся, упал и уже не поднимался. Второй мотоцикл круто развернулся и скрылась за пригорком. Задержаться и помочь своим, сидевшие в нем, не решились.

Бакурский полежал еще немного, потом аккуратно поставил приклад на землю, поднялся и стал стряхивать с обмундирования пыль.

– Нормально, Бакурский!
– подошел к нему Кречетов.
– Пулеметчик! Владеешь пулеметом, как бог!
– Он обнял Бакурского и дружески похлопал его по плечу.
– Проси, чего хочешь!

– У нас... "дегтярь"...
– сказал Бакурский.
– Один диск...

– Ну и что?..

– Проблема... Еще один диск...

– Будет тебе диск, - решил проблему Кречетов.
– Воробейчик! Отбери у этих портачей и выдай Бакурскому два диска. А пока возьми пяток бойцов из первого отделения, мотнись на машине туда, где фрицы остались. Заберешь документы и оружие. Выставишь на холме дозор. Два человека с автоматами. Пусть наблюдают. Если покажется противник - зеленая ракета. Пришлем за ними машину. Через два часа сменишь. И мотоцикл волоки. Хороший трофей, пригодится.

– Испортил я...
– развел руками Бакурский.
– Мотоцикл... испортил...

– Бери испорченный. У нас мастера, отремонтируют, будет лучше нового.

* * *

Отчаянно скрипя, машина доковыляла до своих, перебралась за линию обороны и со стоном остановилась метрах в пятидесяти от орудия Ракитина.

– Что-то с Соломиным не в порядке, - пробормотал Кречетов и поспешил к машине. Остальные двинулись за ним, не решаясь обогнать старшего лейтенанта.

"Студебеккеру" досталось основательно. Встречал Кречетов машины, которые были покалечены побольше чем эта. Но те притаскивали в расположение автобата буксиром на запчасти. Эта доковыляла сама. Вид у нее был еще тот. Доски заднего борта - в щепу, скаты задних колес - в лохмотья, кабина - как решето, а ветровое стекло рассыпалось в крошки. Только в пазах рамы кое-где остались неровные осколки и торчали там острыми ножами.

В кузове стоял Опарин. Он никого не окликнул, не махнул рукой. Застыл и не шевелился, будто не собирался вылезать из машины.

Потом открылась дверь водителя, и на подножку медленно вытянулся, в залитой кровью гимнастерке, Лихачев. Он стоял, привалившись плечом к открытой дверце, и держался за нее, обеими руками, высокий, тощий, с длинной, торчащей из воротника гимнастерки шеей. Рот у него был полуоткрыт, лицо потемнело и осунулось. Он смотрел на товарищей ошалелыми глазами, веря и не веря, что добрался до своих. Видно было, что этот истекающий кровью солдат хочет что-то сказать, но нет у него для этого сил. Хватило только, чтобы открыть дверь машины и встать на подножку. А больше уже не осталось. И сейчас он рухнет на землю.

Афонин обогнал Кречетова и подхватил товарища. Он хотел помочь Лихачеву сойти с подножки, но тот крепко держался за дверцу и не поддавался.

– Куда тебя?
– спросил Афонин.

Лихачев пошевелил губами, но ничего не сказал. Или, может быть, сказал, но так тихо, что никто не услышал.

– Ранило куда?
– прикрикнул на него старший лейтенант.

Лихачев, вроде бы, пришел в себя.

– Никуда меня, - торопливо заговорил он.
– Никуда. Товарищ старший лейтенант, они нас в плен хотели взять, - пожаловался он.
– Черта им Лысого! Мы им фигу показали!