День да ночь

Исхизов Михаил Давыдович

– Руками не трогай, - прикрикнул Лихачев.
– Инфекцию занесешь.

Опарин отдернул руку. Инфекцию заносить не хотелось. Стоял послушно и уныло.

– Если занесешь микробы, опухоль получится, - предостерег Афонин.
– Потом ее вырезать придется. Ползадницы могут отхватить.

– Ты уж скажешь, ползадницы, - не поверил Опарин.

– А что, врачи - они такие. Там же полно хирургов. Им только резать дай. Не свое.

– Считаешь, что опасное ранение?
– спросил Лихачев.

– Трудно сказать, доктор нужен. Я в этом не особенно

разбираюсь, - признался Афонин.
– У него еще и ребра не в порядке.

– Ерунда, - заявил Опарин.
– Сам сказал - трещины.

– Кажется, трещины. А может, и что-нибудь похуже. Вдохни-ка как следует.

Опарин вдохнул.

– Больно?

Конечно, больно было. Еще как больно.

– Терпимо, - не признался Опарин.

– И все-таки может быть перелом ребер.

– Отправляем в санбат, - предложил Лихачев.

– Зачем в санбат?
– возразил Опарин.
– Больно, ну и что? Не в первый раз. Терпеть можно.

– Может не станем отправлять?
– посоветовался с товарищами Ракитин.
– В санбате долго не держат, смажут йодом, перевяжут и зашлют в госпиталь, куда-нибудь в Калугу или в самую Читу. Обойдется как-нибудь с ребрами.

– Ребра могут срастись неправильно, - напомнил Дрозд.

– Это так...
– поддержал Лихачев.
– Если перелом, а в гипс человека не положить, то сломанное ребро срастается не со своей половиной, а с чужой. И тогда будет человек ходить наискось, вот так, - Лихачев показал, как будет ходить Опарин, если у него неправильно срастутся ребра.

Подействовало:

– Ты что, серьезно?
– забеспокоился Опарин.

– Конечно. Можешь у корреспондента спросить. Корреспонденты все знают.

– Без гипса может неправильно срастись, - подтвердил Бабочкин.

– Значит - санбат, - решил Ракитин.

– Может быть, не стоит?
– заступился за товарища Афонин.
– Жалко мужика.

– В санбате шуточки начнутся, - подбросил в огонь дровишек Дрозд.
– У него же все станут спрашивать, во время какой героической атаки на вражеские позиции получил он ранение в казенную часть. Особенно медицинские сестры.

– Объяснишь, как все произошло, - посоветовал Бабочкин Опарину.
– На фронте всякое случается.

– Да, можно рассказать, - согласился Лихачев.
– Тем более, в медсанбате много народа не бывает. И медперсонала не густо. Можно всем растолковать, что машину тряхнуло и он, неожиданно, сел на что-то острое.

– И порядок, - подтвердил Бабочкин. Что еще нужно...

– Рассказать-то он расскажет, - продолжил Лихачев.
– Только кто ему поверит?

– Не поверят, - подтвердил Дрозд.
– Ржать будут. Делать в санбате людям нечего, они и станут всякие дурацкие шуточки шутить, и придумывать способы, которыми такое странное ранение нанести можно.

– Не знаю, что и делать, - признался Ракитин.
– Раз так, не станем посылать.

– Может, и не стоит, - вроде бы согласился с ним и Лихачев.
– Но, с другой стороны, если у него ребра неправильно

срастутся и его в молодые, цветущие годы скособочит, мы же и будем в этом виноваты. Своего боевого товарища на такую жизнь обречем.

– Ты что предлагаешь: посылать или не посылать?
– не принимал пока окончательное решение Ракитин.

– Эту проблему я решить не могу, - признался Лихачев.
– Опарин сам должен решить, ехать ему или не ехать.

– Поехал бы ты, - посоветовал Афонин.
– Поржут над тобой в госпитале, ну и что? Зато какие там сестрички: молоденькие, красивые. Халатики на них беленькие, косыночки беленькие. Помажут они тебе казенную часть йодом или мазью какой-нибудь. Потом забинтуют. Ручки у них ласковые, нежные. После таких ручек заживает быстро.

Опарин представил себе молоденьких сестричек в белых халатиках, мажущих йодом то самое место, на котором у него травма, и содрогнулся.

– Не поеду!
– отрезал он.

– И мне не хочется, чтобы Опарин уезжал, - признался Ракитин.
– Бой у нас впереди. Каждый человек нужен.

– А какая от него теперь польза?
– спросил Дрозд.
– Глаз один не работает, вдохнуть, как следует, не может, казенная часть испорчена.

– Пошли вы все!
– рассердился Опарин.
– Сказал - не поеду, и не поеду!

– Правильно, - рассмеялся Ракитин.
– Нечего их слушать.

И остальные рассмеялись. Хохотали от души, с удовольствием. Наконец-то добрались до железобетонного непробиваемого Опарина, и тот проглотил все, что ему выдали. А Дрозду для счастья больше ничего и не надо было.

Опарин сопел, не знал, что ему делать. Сердиться или смеяться вместе со всеми. Подумал и решил, что надо держать фасон.

– А что, - ухмыльнулся он.
– Может и съезжу, отдохну недельку. Пока вы здесь будете ковыряться. Сестрички там хорошие, красивые, в белых халатиках...

– Прежде чем к сестричкам ехать, штаны зашей, - посоветовал Афонин.
– А то отсвечивает, аж глаза режет. Сейчас я тебе лоскут дам, и зашивай.

* * *

Старший лейтенант не стал вызывать на КП Опарина и Лихачева с докладом о результатах разведки. Сам пришел на "пятачок". И лейтенант Хаустов с ним. Солдаты встали. Опарин в кальсонах, с шароварами в руках, Лихачев, кутаясь в короткую, едва закрывающую колени шинель. Гимнастерку и нижнюю рубаху постирал. Теперь сушились на ветру.

– В кальсонах и будешь воевать?
– спросил Кречетов.

– Вернусь в полк, добуду новые, - хмуро ответил Опарин.
– А пока заплату поставлю.
– Надоели ему эти вопросики. Каждый норовил про штаны спросить, как будто больше не о чем говорить.

– Действуй!
– одобрил Кречетов. Эти, конечно, драные, но без штанов еще хуже. Ты только не особенно в кальсонах пока мельтеши, - не смог он удержаться.
– Фрицы увидят, подумают, что мы белым флагом машем.

Он глянул на Лихачева. Шинель у того распахнулась, можно было видеть тощую грудь шофера, а при желании и ребра сосчитать.