День да ночь
Шрифт:
Но пока ни та, ни другая сторона не могли добиться успеха. В призрачном свете ракет, трудно было уловить цель и еще трудней поразить ее. Если бы бой происходил днем, потери обеих сторон были бы значительно выше. Да и сам бой, пожалуй, уже закончился бы. А сейчас, как это нередко бывает на войне, еще непонятно было, кто выдержит, кто выйдет победителем из смертельной схватки.
Ракитин не отрывался от прицела. Стрелял. И не всегда сам понимал, в кого стрелял: то ли в темные мерцающие в неровном колеблющемся свете силуэты танков, то ли в отбрасываемую
Основной бой шел на правом фланге, и Хаустов больше не мог здесь оставаться. Там два его орудия, большая часть его батареи. В училище не говорили, не указывали, где должен находится комбат во время боя. Но Хаустов сам понимал: там, где опасней.
– Темп огня не снижать!
– приказал он Ракитину, который, приник к прицелу и не слышал лейтенанта.
– Я пошел на правый фланг.
И побежал. Командир батареи сам себе хозяин.
* * *
Бакурский добрался до Афонина и пристроился рядом.
– Держимся!
– Афонин короткой очередью срезал слишком близко подобравшегося фрица.
– Держимся!
– Бакурский тоже полоснул из пулемета и прижал остальных. Вдвоем дело шло веселей.
Автоматчики растянулись густо. Слишком много их наползло. Нешуточный, видно, десант везли танки. Бакурский прикинул: пока они задерживают этих, другие, которых они не видят, могут обойти...
Догорела и погасла ракета за дорогой. Афонинская тоже должна была вот-вот погаснуть.
– Давай, Костя, воюй, - Афонин зарядил ракетницу.
– Я сейчас еще подсвечу. Полминуты продержись, потом отходи. Прикрою.
Он выпустил ракету и исчез в темноте.
Бакурский держал фрицев, не давал им встать, может минуту, может больше.
Ракета погасла. Он подхватил пулемет, быстро добрался до Афонина, лег рядом.
– Держимся!
– прокричал Афонин.
– Держимся!..
– ответил Бакурский.
Мимо прогромыхал танк. Потом еще один. Это их не касалось. Для танков есть орудия. У них свое дело.
– Держись! Подсвечу! Потом отходи. Не задерживайся.
Афонин выпустил ракету. На левом фланге громыхнули взрывы гранат: один, второй... Вслед за ними длинная очередь из пулемета. Снова ударили гранаты, и пошла частая автоматная стрельба. Бакурский понял, что немцы все же обошли их на левом фланге.
– Обошли!..
– крикнул он Афонину.
– Ничего, отобьются. Наше дело этих придержать.
* * *
Бой шел по всему фронту, и только на участке, который прикрывало отделение Исаева, было спокойно. Солдаты напряженно вглядывались в темноту, вслушивались. Хуже всего вот так, сидеть и ждать неведомо чего.
Первым насторожился Беленький. Он услышал далекий шорох и легонько толкнул локтем Савельева.
– Чего толкаешься, - шепотком окрысился тот.
– Не сплю я
– Тихо, - прошептал Беленький.
– Идут.
Савельев прислушался.
– Передать командиру - идут по берегу, - шепнул он соседу справа.
Исаев быстро пробрался к краю окопа, над обрывом.
Где-то внизу,
– Приготовить гранаты!
– шепотом приказал Исаев.
Чего тут готовить? После того, как здесь Кречетов побывал, готовы. У каждого автомат на шее, граната под рукой. Только чеку вырвать и бросить.
Исаев затаился у самого края окопа. За его спиной стояли с гранатами наготове Беленький и Савельев. А там и остальные. Герасимов и Семенов перебрались сюда с правого фланга.
Шаги все ближе. Ближе... Важно выбрать момент, чтобы бросить гранаты фрицам прямо под ноги, чтобы не облажаться... Еще ближе... Сейчас они под берегом... Самое время!
– Давай!
– шепнул Исаев, выдернул чеку и бросил вниз гранату. Вслед за ней еще с полдюжины гранат полетело в пробирающихся вдоль берега автоматчиков. Рвануло как следует. Ничего толком не видно, но ясно - там внизу фрицев разметало, посекло осколками. Семь лимонок - это было даже многовато. Но Исаев привстал и, для верности, выпустил туда, вниз, еще и полдиска.
Это был первый бой отделения и первая победа. Фрицев побили, всех до одного. И никаких потерь. Вот так!
– Ха!
– закричал Исаев.
– Ха! Это вам от сундуков! Это вам от лопухов! Ха! Сапоги малиновые!
До чего в радость первая победа.
А с запада к окопу Исаева ползла небольшая цепочка автоматчиков. Человек десять, не больше. Они двигались медленно и осторожно. В темноте их трудно было увидеть. При слабом свете ракет автоматчики замирали и сливались с землей.
Да никто и не смотрел в их сторону. Солдаты столпились у левого края окопа, над берегом. Смеялись, пожимали друг другу руки, хлопали по плечам. Хорошо, что старший лейтенант врезал им. Не спали они, не дремали... А все остальное оказалось простым и легким. Полдюжины гранат - и нет фашистов. Вот такие они, водители автобата. Орлы, покорители фронтовых дорог!
Метрах в двадцати от окопа по неслышной команде четверо автоматчиков привстали, и четыре гранаты с длинными деревянными ручками упали в окоп. Это страшно, когда граната взрывается в тесном пространстве. Некуда разлететься осколкам. Они рвут и кромсают все, что находится поблизости. А немцы уже встали над окопом чтобы из автоматов добить тех, кто выжил. Но некого было добивать.
По короткой команде автоматчики развернулись, вытянулись в две недлинные цепочки и поползли к орудию Ракитина.
* * *
Хаустов понимал, что надо немного отойти и там, кружным путем, подальше от зоны огня, добираться до третьего орудия. Но кружный путь был далек и занял бы много времени. Напрямую раза в три ближе. А еще - ближней дорогой надо пробираться ползком, в лучшем случае короткими перебежками на полусогнутых. Но не мог лейтенант и комбат, отличник боевой и политической подготовки, кланяться каждой пуле. Да еще при подчиненных. А уж ползти... Что подумают они, если увидят ползающего комбата?! От мысли об этом Хаустову становилось плохо.