Деньги на ветер
Шрифт:
На лестнице перед домом раздались шаги. Кто там? Глаза постепенно привыкли к свету.
Это Пако. Стоит на коленях. Перебирает пальцами четки.
Неужели он так каждое утро?
Бедный парень. Там же, должно быть, страшно.
Я смотрела на него как завороженная.
Он закончил молиться, поднял голову. Отпустила штору, снова легла.
Клацнул ключ в замке. Со скрипом отворилась дверь. Он вошел.
Посмотрел в мою сторону, прищурился, стараясь разглядеть, сплю я или нет. Решив, что сплю, прокрался
Вот он закрыл глаза предплечьем — попытался заснуть. Через несколько минут убрал руку, лицо приняло необычное, какое-то женственное выражение. Брови у него густые, черты лица тонкие, волосы жесткие, но лежат, будто после парикмахерской укладки. Диковатый вид ему придают глаза — сказались, видно, и годы нищенства, и жизнь в бандах Манагуа, и даже, если только он не привирает, при лагере сандинистов, когда он совсем еще ребенком хотел стать солдатом.
Во сне он казался более серьезным, чем обычно.
Досадно, Пако, что ты так сильно полюбил Америку. Не следовало влюбляться на первом же свидании.
Вот я — нет. В любовных делах я не спешу. Слишком разборчива, все так говорят. Да, я женщина из Гаваны, но я — исключение, которое только подтверждает правило.
Но тебе, Франсиско, все дается слишком легко и слишком быстро. Разве ты не слышал, что говорил Эстебан? У этой земли, как у медали, есть и другая сторона, есть…
Он вдруг открыл глаза, я не успела отвести взгляд.
— Я чувствовал, что ты на меня смотришь, — сказал он.
— Разбудила?
— Нет, я не спал. Сколько времени? — Пако приподнялся на локте.
— Шесть… Погоди минутку, ты только пришел?
— Да.
— Где ты был?
— В Денвере, — ответил он, помолчав.
— В Денвере? Что ты там делал?
— К полуночи зашел Мануэлито, ты спала. Искал кого-нибудь, кто бы с ним поехал.
— Что за Мануэль?
— Разве ты его не знаешь?
— Нет. Что тебе понадобилось в Денвере? — удивилась я.
— Да в клубе был, господи! — произнес он по-английски, ухмыляясь. Откинул одеяло, сел на кровати.
— В клубе, — повторила я.
— Тебе тоже стоило поехать.
— Вряд ли это подходящее для меня место, — сказала я.
— А какое место для тебя подходящее? — Он начал раздражаться.
— Ну уж никак не клуб в Денвере, — ответила я.
Он запустил руку в широкие трусы и почесался со словами:
— Знаешь, что мешает тебе жить, Мария?
— Не сомневаюсь, сейчас ты мне это откроешь.
— Открою. Тебе мешает, что ты ведешь себя как пятидесятилетняя, как будто для тебя все в прошлом. Господи, мать, тебе двадцать семь. Ты в новой для себя стране, полной возможностей, людей, вещей, а ты горбишься под тяжестью мира на своих плечах, как старая
— Расскажи о клубе, — перебила я, отказываясь клевать на эту наживку.
Он покачал головой.
— Боже ты мой, какие там цены! И эти белые chiquitas. Цыпочки американские. Студентки. — Все это он говорил, чтобы мне досадить, в чем, как ни странно, преуспел.
— Хватит! Слушать тебя тошно, урод! — вырвалось у меня.
— Ты и правда считаешь меня уродом? — спросил он, встал и направился ко мне, весь из углов и колючек: от выпивки или белого порошка он казался развязнее, чем обычно.
— Ты так считаешь, твою мать? — повторил он.
О, черт, что же дальше? Дать ему кулаком в лицо? Попытка изнасилования в состоянии опьянения?
— Ты под кайфом, — постаралась как можно спокойнее произнести я.
— Ни хрена. Ты что, не слышишь, что говорю? Мне не по карману выпивка за такие деньги. Пускать тяжким трудом заработанные деньги на пиво по десять долларов? Нет, благодарю. — Стоя в полуметре от моей кровати, он сложил на груди руки и уставился на меня.
— Я пакет видела.
— Шпионишь за мной? Вообще-то это не твое дело, но Эстебан просил продать товар, а покупатель не явился. Поняла? — Слова вырывались негодующе, резко, как лай.
— Ты пугаешь меня. Иди, пожалуйста, к себе на кровать.
— Пойду туда, куда мне, черт возьми, будет угодно, — огрызнулся он, но все-таки отступил.
— Нам нет необходимости жить в одной комнате, места много, все ребята уехали в Лос-Анджелес. Поговорю об этом с Эетебаном, — твердо произнесла я.
— Эстебан со своей дамой уехал в Денвер до утра понедельника, — сообщил Пако. — Но просьбу твою выполнил. Везет тебе, твою мать!
— Что это значит?
Он что-то кинул мне на постель. Я нащупала на простыне ключи от «ренджровера» и сотовый телефон.
— Франко возьмет машину сегодня, Эстебан разрешил тебе взять ее завтра, съездить по магазинам. Только надо ему позвонить.
— Понятно. Это хорошо.
Пако покачал головой, не отводя от меня глаз.
Я его чем-то обидела. Осложнения мне ни к чему, надо сейчас же с этим разобраться.
— Пако, ну пожалуйста…
— «Пако, ну пожалуйста…» — передразнил он.
— Ты под кайфом, — сказала я.
— И что? Ты мне не мамаша. Я много работаю. На этой неделе уже заработал двести долларов. На следующей заработаю триста. Скоро стану бригадиром. А когда в январе наступят холода и все эти мексикашки отвалят в Лос-Анджелес, меня будут умолять остаться. — Он оскалил зубы, как-то по-волчьи.
Пако вдруг превратился во взрослого мужчину, но надолго его не хватило: тут же раскис, лицо приняло плаксивое выражение. Он опять пересек комнату, уселся ко мне на кровать, взял мою руку и поцеловал.