Дервиш и смерть
Шрифт:
– Ненависть тоже недалека от любви, – улыбнулся Хасан.
Я не удивился. Слишком долго он был серьезным. Я ответил шуткой:
– До этого мы еще не дошли.
С тех пор они стали встречаться чаще. Хасан приходил в текию или звал его к себе домой. Они вместе ходили по делам Хасана, составляли договоры и занимались подсчетами, гуляли в сумерках вдоль реки. Мулла Юсуф менялся на глазах: подобно туману, его окутывало обаяние Хасана. На лице его по-прежнему оставалось выражение потерянности, которое выделяло его среди людей, но он
Он беспокоился, если Хасана не было, восторженно смотрел на него, когда тот появлялся, радовался его бодрости и дружескому участию, не уходил, как бывало, когда Хасан и я начинали беседу, оставался с нами, почти позабыв о необходимой осмотрительности, пользуясь правом, которое ему давала новая дружба. Хасана тоже радовала безмолвная привязанность юноши, сердечность, с которой он его встречал.
А потом вдруг все переменилось. Резко и внезапно. Хасан перестал приходить в текию, не звал больше Юсуфа, они больше не встречались.
– Что с Хасаном? – удивленно спрашивал я.
– Не знаю, – смущенно отвечал он.
– Давно он не приходил?
– Уже пять дней.
Юсуф выглядел подавленным. Взгляд его снова стал неуверенным, тяжелая тень легла на лицо, начавшее было проясняться.
– Почему ты не пошел к нему?
Он опустил голову и с трудом произнес:
– Я ходил. Меня не пустили.
Мне самому едва удалось увидеть Хасана.
Маленькая женщина с рассеянным взглядом улыбалась, то ли о чем-то вспоминая, то ли чего-то ожидая. В волосах у нее был цветок, она принарядилась и умастилась – муж, наверняка, находился в счастливом заблуждении, что это ради него. Она впустила меня, попросив сказать, будто я нашел дверь незапертой: легче оправдаться в том, что позабыла запереть, чем в том, что меня пустила. Три дня и три ночи он не выходит, сказала она, и в голосе ее не было тревоги. Она все воспринимала легко.
Я нашел Хасана в просторной гостиной с друзьями. Они играли в кости.
Комната была не убрана, клубы табачного дыма вились в полутьме, толстые шторы были спущены, горели свечи, хотя уже наступило утро, люди выглядели бледными, измученными. Возле них стояли медные чашки и бокалы. И лежали кучи денег.
Выражение лица Хасана было жестоким, угрюмым, почти злым.
Он удивленно, без тени гостеприимства посмотрел на меня. Я пожалел, что пришел.
– Мне хотелось поговорить с тобой.
– Я сейчас занят.
В руках у него был кубик из слоновой кости, и, продолжая игру, он кинул его.
– Садись, если хочешь.
– У меня нет времени.
– О чем ты хотел говорить?
– Неважно. В другой раз.
Я вышел оскорбленный. И удивленный. Что за человек? Пустозвон? Неверное апрельское солнышко? Ленивец, которого одолевают пороки?
Настроение у меня было испорчено, тяжело было думать о том, что люди так переменчивы.
Когда я дошел до конца длинного коридора, Хасан окликнул меня из комнаты.
Впервые я видел его неаккуратным, безразличным к своему виду. Словно это и не он. Глубоко запавшие глаза помутнели и потускнели от пьянства и бессонных ночей. Скверно выглядел он при свете.
Без улыбки смотрели мы друг на друга.
– Прости, – угрюмо произнес он. – Не вовремя ты пришел.
– Вижу.
– Тебе не вредно знать обо мне все.
– Тебя нет уже несколько дней. Я хотел узнать, что с тобой.
– Дела были. Кроме этих.
– Я пришел из-за Юсуфа тоже. Что-нибудь произошло? Он приходил к тебе, ты не пустил его в дом.
– Не всегда же бывает настроение разговаривать.
– Он привык к тебе. Полюбил тебя.
– Полюбил? Это ты слишком. А привычка – пустяки. Ни в том, ни в другом я не виноват.
– Ты подал ему руку, избавил его от одиночества и бросил. Почему?
– Я ни к кому не могу привязываться навечно. И в этом мое несчастье. Стараюсь, но не получается. Что в этом удивительного?
– Я хотел бы знать причину.
– Причина во мне.
– Ну, хорошо. Прости.
– Ты говорил, что любил его. Ты в этом уверен?
– Не знаю.
– Значит, нет. Зачем ты привел его, если не хотел принимать?
– Я его принял.
– Ты выполнял свой долг, ожидая его благодарности. А он отчуждался и все больше укреплялся в ненависти.
– В ненависти? К кому?
– К каждому. Может быть, и к тебе.
– За что бы ему ненавидеть меня? – спросил я, растерявшись при одной этой возможности, хотя и размышлял о ней прежде.
– Надо было сделать из него друга или прогнать его. А так вы сплелись, словно две змеи, из которых каждая проглотила хвост другой.
– Я надеялся, тебе удастся то, что не вышло у меня.
– А мне бы хотелось, чтоб это сделал кто-то другой. Все думают одинаково. Поэтому мы ничего и не делаем. Не хватит ли на сегодня? Меня ждут.
Запах водки и табака исходил от него, он был груб и резок, готовый к ссоре, неприятный.
– Это тебе Юсуф рассказал? Он молча повернулся и ушел. Хорошо, что я видел его и таким.
Хасан непоследователен. Хасан не знает, чего он хочет, или знает, но не может ничего сделать, Хасан полон добрых намерений, но он невыдержан, Хасан пытается, но ему не удается, и, может быть, беда его и заключается в этих безнадежных начинаниях, в этом строительстве мостов, но которым не ходят. Это проклятое желание, которое не ослабевает, но и не удовлетворяется. Он непрестанно ищет, ищет с восторгом, но быстро отступает, пустой и неоплодотворенный. Словно бы мысль влечет его, но сил у него не хватает. Это кажется странным и мучительным, не оттого, что он отказывается, но потому, что все время пытается начать заново. Значит, все заключается в нем самом, а не в другом.